• Что можно приготовить из кальмаров: быстро и вкусно

    Бывший главный тренер "Уфы" уехал на дачу – и собственную отставку не комментировал. Его же бывшие футболисты рассказывали: покидая команду, он не сдержал слез. Время не вылечило, но чуть заглушило боль. Колыванов пригласил в кафе на "Добрынинской". Горечь ушла. Сменившись доброжелательным спокойствием.
    * * *
    – Когда поняли, что с "Уфой" придется расстаться?
    – Дней за десять до ухода. С генеральным директором клуба Шамилем Газизовым великолепные отношения. Никаких разговоров за спиной. Но в какой-то момент стало ясно: нужно сделать этот шаг через боль. Что-то поменять, встряхнуть команду. Это объяснимо – при наших-то результатах.– Вратарь Юрченко говорил, вы прослезились, прощаясь с игроками.
    – Прощаться было непросто. За эти три с половиной года семью видел реже, чем футболистов. Собирали "Уфу" по крупицам, не знали, будем выступать во второй лиге или ФНЛ. Зашли вместо Брянска. За десять дней тогда сколотили состав. Из тех ребят еще играют Засеев и Аликин. Мы слишком быстро залезли на вершину. С маленьким бюджетом – за два сезона!
    – Это первые ваши тренерские слезы?
    – Вторые. Первые – когда выиграли "Европу" с юношеской сборной. Но здесь было больше боли, чем слез. Усталость накопилась у всех – ждали результата, его нет, кураж пропал…
    – Почему?
    – Запас мастерства не позволяет "Уфе" играть на равных с лидерами премьер-лиги. Наши козыри – стопроцентная физическая готовность, грамотная тактика, сила духа. А ребята эмоционально истощены. Прошлый сезон – тяжелейший! Его вытаскивали 15 футболистов. Попади мы в стыки, "Тосно" или "Томь" могли бы не пройти. Отыграв последний матч с "Рубином", посчитали – в следующем не вышли бы человек восемь…
    – Самый яркий талант, с которым столкнулись в качестве тренера?
    – В юношеской сборной мне казалось, что Горбатенко, Прудников, Фомин, Рыжов и Сергей Морозов – огромные таланты. Они и в Европе выделялись. Сегодня уже взрослые люди, по 26 лет. Сами понимают – где-то упустили ниточку. Плюс травмы. У Фомина с Рыжовым по два раза летели "кресты".
    – К кому сложнее подобрать ключик – к Мамаеву или Фримпонгу?
    – Мамаев у меня в молодежке был капитаном. Забил четыре мяча. О чем говорить?
    – Об истории в Тулоне.
    – Что за история?
    – Вы проиграли Чили 0:5, Мамаева заменили – он швырнул капитанскую повязку…
    – Обычные эмоции, да и я отходчивый. Хотя нужно оставаться мужчиной при любом раскладе. В дальнейшем к Мамаеву претензий не было. В юношах ему не хватало жесткости, но сейчас меняется. Видно, что держится за свое место.
    – А Фримпонг?
    – Работать с ним легко! Если б не глупые карточки… Но по тренировкам вопросов нет. Парень с юмором, умеет взбодрить команду. Почитайте его инстаграм. 23 года – но как ребенок. Или хочется ему казаться таким, не знаю…
    – Мы слышали, он даже по гостинице ходит исключительно босиком.
    – Как-то гляжу – что-то в облике Фримпонга не так. Присмотрелся – на тренировку явился без гетр. Спрашиваю: это что? "У нас праздник. Нельзя носки надевать".
    – А вы?
    – Не гнать же с тренировки. Отработал в бутсах на босу ногу. Главное, никаких мозолей. Впрочем, нынче такие бутсы делают, что редко у футболистов образуются мозоли.
    – Хоть раз чувствовали, что вас игрок обманывает?
    – Игроки всегда хитрят. Почти каждый после травмы скажет: "Я готов играть!" Выходит на поле, даешь пас – видно, что не тянет. А уж срезать метров десять, когда тренер отвернулся, – это в порядке вещей. Я смеялся: "Братцы, могу спиной повернуться и сказать, кто из вас сколько пробежал!"
    – Каким образом?
    – По тому, как стартует футболист, чувствую его следующее движение. Когда работает на сто процентов, а когда – на семьдесят. Кого-то отправлял в раздевалку: "Иди, отдохни – завтра придешь…" Чтоб прогрессировать, надо и на тренировках пахать, и в "квадрате" отбирать, и раком ползать. На одной ноге никого, кроме дублеров, не обыграешь.
    Сейчас ребята к 23 годам начинают соображать, что к чему. Я говорил молодежи: это кажется, что футбольная карьера – длинная. Все быстро пролетает. Рассказывал, как сам закончил – не мог понять, что происходит. Укатил в деревню. Рыбачил и пытался осмыслить: вот я играл-играл, и вдруг финиш…
    – Рыбалка примиряла?
    – С другом в четыре часа утра усаживались с удочкой. Действительно, успокаивало. Через три месяца полегчало. Вернулся в Москву.
    – Зимнюю рыбалку пробовали?
    – Конечно. Часа три-четыре – мне в радость. Особенно хорошо на Оке после Нового года. Людей полно. Общаешься, разглядываешь, кто какую рыбу вытянул. Лунки нарезаешь, тоже интересно.
    – Сколько можно выпить на зимней рыбалке? Если сидеть часа четыре?
    – Да по чуть-чуть. Грамм 300-400.

    * * *


    – Гендиректор цска Роман Бабаев рассказывал про легионера, который отпрашивался на родину: "У нас есть волшебное дерево, исцеляет…"
    – У меня Тумасян отпрашивался к знахарке. После травмы поехал в сербскую деревушку. Проблема с приводящей мышцей – никак не могли определить, в каком месте. Вроде заживает, потом рецидив…
    – Кто посоветовал эту знахарку?
    – Денис ее давно знал. К ней многие спортсмены ездят.
    – Вы такие методы лечения в игровые годы использовали?
    – Когда была позвоночная грыжа, обратился. Но это не знахарь – мануальщик из Римини. Первый симптом – в 24 года, постреливало вниз. Неделю у него пробыл – отпустило. На шесть лет забыл о боли.
    – Что ж не поехали к нему, когда снова прихватило?
    – Второй раз бесполезно. Началась парализация правой ноги. Спасти могла уже только операция.
    – Что за опухоль у вас была?
    – Остеоид-остеома. Как объяснил профессор, это происходит у ребят до 21 года. Мой случай – один на миллион. Из-за этого и завершил карьеру.
    Боль нарастала постепенно. Прооперировали в Германии, казалось, всё почистили. Но нет. На кости была крохотная рисинка.
    – Все беды из-за нее?
    – Не давала вообще ничего делать. Около года еле ходил! Семь месяцев на обезболивающих!
    – Не играя?
    – Какое там "играть"… Я "щекой" не мог мяч отдать! Едва касался – сразу боль. Пробивало так, что доставало до уха.
    – А рентген?
    – Ничего не показывал. Год искали. Подозревали онкологию. Наконец принял один профессор: "Есть мысль. Сделай-ка снимок еще разок". – "У меня кипа снимков!" – "Мне надо видеть кость под определенным углом, новый ракурс…" Я сделал – он взглянул на рентген, подозвал: "Смотри! Вот оно!" Указал на крохотное темное пятнышко. Стали проверять, злокачественная это опухоль или доброкачественная.
    – Долго?
    – Часа полтора. Обошлось. Затем высверлили дырочку в кости – всё вытащили. Через неделю уже бегал!
    – Помните свои мысли, когда услышали слово "онкология"?
    – Это вообще… В московской больнице мне сказали, что ногу нужно ампутировать до колена.
    – Какой кошмар.
    – Ампутировать хотели, чтоб дальше не пошло. Видели темное пятно на снимке, с яйцо размером. Сначала дали ампулу, заставили проглотить. Потом по кругу просветили всего. Женщина-то была опытная!
    – Та, что собиралась отрезать ногу?
    – Ну да. Говорил себе – жизнь на этом не заканчивается. Надо держаться. Отрезанная нога – не самое страшное, что может случиться… К счастью, все в прошлом. Я постарался это забыть.
    – С тех пор нога не беспокоила?
    – Ни разу.
    – Почему не вернулись на поле?
    – К тому времени полтора года был без футбола. Как возвращаться после такой паузы? Да и возраст.
    – Нереально?
    – Не хотелось, чтоб в спину свистели…
    – А "кресты" у вас полетели в матче за сборную против Сан-Марино. Помните первую секунду?
    – Понял – это не мениск, дело серьезное. Самое обидное, после матча я должен был лететь в Милан и подписывать контракт с "Интером".
    – Сразу вспомнили про уплывающий "Интер"?
    – Нет, все-таки про колено. Когда рвутся связки, боль жуткая. А колено на глазах раздувает. Смотрел на него – и до меня медленно доходило, что пропущу не меньше полугода.
    – Вместо "Интера" в вашей жизни возникла "Болонья". Тоже неплохо.
    – Да, там выходил на поле с Роберто Баджо, Кеннетом Андерссоном, Класом Ингессоном… Величайшие люди. Но это далеко не "Интер".
    – Через полгода были ему неинтересны?
    – Разумеется. Столько "Интер" не ждал бы никого. К тому же "кресты" – лотерея. Операция может закончиться хорошо, а может – не очень… Меня в Колорадо прооперировали здорово. Баджо рассказывал, как его "крестами" занимались в Германии, – и вышло значительно хуже.
    – Как попали в американскую клинику?
    – Посоветовал Никола Берти, если помните такого. Там оперировались он, Дель Пьеро, Маттеус… Сильнейшая мировая клиника на тот момент.
    – Вы знали, сколько будете получать в "Интере"?
    – Нет. Все должен был прояснить мой визит в Милан. А переходом занимался Резо Чохонелидзе. Он еще не работал в "Милане", туда перешел вслед за Андреем Шевченко.

    – Правда, что в "МЮ" вас приглашал лично Фергюсон?
    – Было дело. Весной 1991-го сыграл за сборную против Аргентины, матч проходил на "Олд Траффорд" – 1:1. Тут Фергюсон с переводчиком: "Хочешь играть у меня в "Манчестере"?" Я и не помню, что ответил. Мне 22 года, привыкли, что ничего не решаем, а в спорных ситуациях надо отправлять к руководству. Я и отправил к генералу Сысоеву из ЦС "Динамо".
    – "Манчестер" с генералом поговорил?
    – Не в курсе. У меня даже агента не было. Кто станет рассказывать о приглашениях?

    * * *


    – Баджо казался человеком с гонором. Так и было?
    – Да вы что! Скромнее парня не знаю! Он даже интервью стеснялся давать. Но футболист божественный. Техничный, не жадный.
    – Всё на таланте?
    – Работал очень много. Нанял личного физиотерапевта из-за больных коленей. Доиграл до 36 лет – в той серии А, где могучая оборона! В сборной Италии защита была такая, что за весь отборочный цикл пропускали три-четыре мяча.
    – Как себя Баджо вел в раздевалке?
    – Тише всех. В наушничках, слушал музыку. Охоту любил. В Аргентину ездил – охотиться на буйволов. Но это не моя тема. Не представляю, как можно животных убивать.
    – Роберто – буддист.
    – Но ни в чем это не проявлялось. Вот шутил наравне со всеми, в Италии любят приколы – тренера обдать ледяной водой… Роберто не отставал. Тренировки начинались в девять утра. Подъем в полвосьмого. Бредешь вялый, и тут на тебя с верхнего этажа валится пакет с водой. Лучший способ встряхнуться.
    – На вас падало?
    – Еще как!
    – Кто удружил?
    – А не разберешь. На балконе человек шесть, пакет у каждого. Пум-пум-пум… Взбодрился! Они же выбирают самого сонного!
    – Это было и в "Фодже", и в "Болонье"?
    – Да. Еще могли бутсы спрятать. Итальянцы – народ непосредственный. В "Болонье" был массажист, лет 65. Напортачил – футболисту вместо масла положил какую-то разогревающую мазь. Так мы всей командой привязали его скотчем к столу – и в холодную воду. На минуту, но чувствительно.
    – Вы участвовали? Кляп ему вставляли?
    – Ногу обматывал.
    – Жестоко.
    – Да дед счастлив был! Позже его все-таки убрали из команды. Случайно встречаю в центре Болоньи. Вздыхает: "Эх, Игорь. Как же мне всего этого не хватает! Ваших шуток, молодости. Вот была настоящая жизнь. А сейчас у меня старость…"
    – С Баджо давно не виделись?
    – Лет семь назад оказались в Forte Village, это на Сардинии. Позже он позвонил. Что ж его интересовало-то…А-а, "Кубок легенд". О нем расспрашивал. Очень, отвечаю, хороший Кубок. Приезжай. Но не приехал. Зато Ди Бьяджо от этого турнира в восторге.
    – Баджо кем работает?
    – Где-то спортивным директором.
    – Были у вас еще живописные одноклубники. Петреску, например.
    – С Даном за два года в "Фодже" сдружился. Тогда мне казалось, он самый спокойный футболист. Я поражался его невозмутимости! А играл как!
    – Мы уже не помним как.
    – Я вам расскажу. На позиции крайнего защитника, не ошибался в передачах вообще. 90 процентов отдавал своим.
    – Просто мечта Бубнова.
    – Не считая проходов по флангу и подач – вот там случался брак. В отборе действовал безупречно.

    – Петреску уверяет, что не пьет. В те времена тоже не прикасался?
    – Фужер винца мог себе позволить. Как все итальянцы, включая Баджо. Если в воскресенье игра, в субботу на ужин доктор кому белого вина нальет стаканчик, кому красного.
    – Где лучшие вина?
    – Итальянские все разные. Французские и испанские – покислее. Предпочитаю чилийские и аргентинские. Белое сухое вино с цветочным ароматом.
    – В России с Петреску встречались?
    – Да, когда он тренировал "Кубань", а я – молодежную сборную. Тепло пообщались. Говорю: "Каким ты стал вспыльчивым…" – "Понимаешь, не могу себя сдержать. На поле ты сам творец, выйдешь и решишь ситуацию. Здесь же можешь только с бровки орать…"
    – Кеннет Андерссон тренирует?
    – Нет. Комментирует матчи на телеканале. Тоже мой приятель. Веселый, компанейский. В Болонье практически все вечера проводили вместе.
    – Ингессон умер в сорок шесть.
    – О том, что у него рак крови, я узнал от Андерссона. Виделись в 2009-м, когда "Болонья" пригласила на столетие клуба. Сказал, что Клас успешно прошел курс лечения. Начал тренировать "Эльфсборг". Но болезнь вернулась, операция по пересадке стволовых клеток не помогла. С командой продолжал работать до последнего, хотя передвигался уже на коляске.
    – Невероятно.
    – Ингессон и футболистом был мужественным. Правильным, настоящим. Из тех, кто в любом матче бьется до конца. Его и Андерссона вспоминаю, когда вижу Вернблума. Характером похожи. Без таких людей команду не создашь.
    – Что ж не затащили в "Уфу" какого-нибудь шведа?
    – Там свой Вернблум есть – Азамат Засеев, капитан. На поле себя не жалеет. В октябре в матче с "Краснодаром" сломал берцовую кость. Потерял мяч, побежал исправляться… Не стоило так уж отчаянно идти в стык. Но по-другому не умеет.
    А насчет шведов вы правы. Ребята замечательные! Духовитые, позитивные. Без камня за пазухой, всё говорят в лицо. С ними легко. Вот итальяшки – лукавые. Гостеприимные, юморные, но обмануть – раз плюнуть. Правда, делают это красиво. Даже не сразу поймешь, что тебя развели.
    – Например?
    – Да втюхивают всякую чепуху. Заходишь в магазин купить колечко. Торговец будет долго расписывать, что оно уникальное, тебе страшно повезло. Попросит 200 евро, уступит за 150. Хотя в соседней лавке продается за 20. У итальянцев эти фокусы в крови.

    * * *


    – Вы же пересеклись в "Болонье" с бразильцем, у которого был фальшивый паспорт?
    – Он два сезона отыграл, ушел в "Кьево". Время спустя был в шаге от перехода в "Лацио". И вдруг выяснилось, что зовут его не Эриберту да Силва, а Лусиану Сикейра. Год рождения не 1979-й, а 1975-й! Семь лет жил под чужой фамилией!
    – Как вскрылось?
    – Услышав об интересе "Лацио", парня начал шантажировать агент, через которого когда-то в Бразилии менял документы. Наверное, платить отказался. Сам явился в полицию, все рассказал. Трансфер сорвался, на полгода дисквалифицировали. Потом снова за "Кьево" играл.
    Был еще в "Болонье" странный персонаж. Защитник сборной Камеруна Пьер Воме. По паспорту – 20 лет, но выглядел значительно старше.
    – Что насторожило?
    – Мышечная масса. Регулярные микронадрывчики, растяженьица. Три-четыре матча – и обязательно что-нибудь дернет. В 20 лет таких проблем не бывает. Врач "Болоньи" предположил, что Воме – "поигравший". Но главное – менталитет. Поговорите в "Уфе" с Кротом (Александром Кротовым. –Прим. "СЭ" ), Зиной (Александром Зинченко. – Прим. "СЭ" ) – мальчишки! А Воме – матерый, рассудительный. Мне было 30, так общались на равных. Плюс уже тогда у него было двое детей.
    – Добровольский, по слухам, тоже "липач".
    – Не думаю. Дружим с 14 лет, познакомились в юношеской сборной. Если б с паспортом что-то нахимичили, Добрик давно раскололся бы.
    – Однажды Бышовец повез его к своему приятелю Чумаку кодировать от курения. И вас возил?
    – Нет. Может, не знал, что покуриваю? Немножко – пять-шесть сигарет в день. Добрик рассказывал о встрече с Чумаком. Тот усадил напротив: "Сейчас, Игорек, навсегда про сигареты забудешь. Когда последний раз курил?" – "Минут десять назад". – "О-о, если б три дня не курил, я бы тебя закодировал!" – "Если б три дня продержался, сам бы завязал…"
    Ни в какие кодировки я не верю. Все от головы. Захочешь – бросишь. Или жизнь заставит.
    – Вы – бросили?
    – Закончив играть, начал больше курить. В какой-то момент решил притормозить. Теперь разве что в стрессовой ситуации позволяю себе одну-две сигаретки.

    – Кирьяков вспоминал в интервью посиделки у Добровольского: "Из динамовской молодежи ему первому дали квартиру. Бедные соседи! Мы – холостые, при деньгах, отрывались на полную катушку. Как-то в милицию загребли…" Были в той компании?
    – Нет. К Добровольскому приходил раза два.
    – А говорите – друзья.
    – Послушайте, мы 320 дней в году торчали на сборах! Как в клетке. Причем жили с Игорем в одном номере. Зачем попрусь к нему в единственный выходной?! Лучше маму навещу, с девушкой погуляю. У Добрика в основном собирались иногородние, а мы, москвичи, спешили по домам.
    Зато в Италии – сказка! В "Фодже" предматчевого карантина не было вообще, в "Болонье" заезжали в отель накануне игры в восемь вечера.
    – Вы-то в милицию попадали?
    – Лет в пятнадцать шел с одноклассниками мимо гостиницы "Космос". Предложил зайти в бар на втором этаже, выпить "фанты". Рубля три в кармане было, а баночка стоила то ли 50 копеек, то ли 90. Поднялись на эскалаторе, здесь нас и приняли.
    – За что?
    – Дескать, "Космос" обслуживает только иностранцев. Отвели в отделение, вызвали родителей. Мама примчалась – отпустили. Через три года меня забрали возле гостиницы "Севастополь".
    – Опять из-за "фанты"?
    – Нет. Иногда ужинали там в ресторанчике после игры. Метрдотель – болельщик "Динамо". Попросил билеты на футбол. Привез. У входа патруль, проверка документов. А я-то служу в армии. Формально – в самоволке. Сразу в камеру. Десятое отделение находилось в этом же здании, в подвале. Слава богу, разрешили позвонить.
    – Надо думать, не адвокату?
    – Маме. Она – Гершковичу, начальнику команды. Часа четыре просидел, пока через динамовских генералов не разрулили. В следующий раз в милицию приехал сам. Писать заявление о краже портмоне.
    – Где угораздило?
    – В "Макдоналдсе". Как-то перед игрой за ветеранов заскочил перекусить. Портмоне храню в закрытом на молнию внутреннем кармане куртки. А тут расплатился второпях, не застегнул. Двинулся к выходу сквозь толпу. Парень хлопнул по плечу: "Ой, извините…" Профессионально сработал. Я ничего не почувствовал.
    – Когда заметили, что карман пуст?
    – В машине. Наличных было немного, кредитки успел заблокировать. Вот права новые получал. Вора, конечно, не нашли. Что ж, сам виноват – не нужно разевать варежку.

    * * *


    – Матчи собственной молодости пересматриваете?
    – Скачал из интернета две игры с киевским "Динамо" в 1986-м. Обе судил Хохряков. Посмотрел и убедился – в Москве за меня стопроцентный пенальти не дал. А в Киеве в наши ворота поставил, хотя нарушения близко не было. Так обидно, что упустили золотые медали! В первом матче мы лучше играли, вели 1:0, еще забить могли. Вместо этого нелепый гол в ближний угол – 1:1. Во втором даже ничья выводила нас в чемпионы, но сгорели 1:2.
    – Как вам тот футбол по сравнению с нынешним?
    – Супер! У киевлян была шикарная команда. Они же в том сезоне завоевали Кубок кубков. Тактика Лобановского – давить прессингом, накрывать соперника на его половине поля. Игрок едва принимает мяч, а на него в подкате летят двое! Начинается суета, потеря за потерей. Впрочем, мы на этом фоне выглядели достойно.
    – У кого в Союзе были адские нагрузки на сборах?

    – У Малофеева. Бег, бег, бег… Бышовец тоже гонял прилично, но игровых упражнений побольше.
    – Добровольский работал в щадящем режиме?
    – С чего вы взяли?!
    – Кобелев говорил нам, что тот не тренировался в полную силу. А в игре – все равно лучший.
    – Кто бы позволил филонить 20-летнему парню?! Уж точно не Малофеев и не Бышовец. Никогда Добровольский не сачковал. Тест Купера пробегал в тройке-четверке. Любой кросс – в общей группе. Я видел, в каком состоянии он возвращался в номер. По 20 минут лежал на кровати пластом, ноги отваливались. Так что пахал будь здоров! Просто у Добрика своеобразная манера игры – плавная, размеренная. Но все получалось, и создавалась иллюзия, будто тренируется вполсилы.

    – Когда Бышовец вас особенно насмешил?
    – Да вот случай. База "Динамо", разбор игры. Что-то объясняет на макете, футболист в ответ: "Бу-бу-бу…" Устав от пререканий, Бышовец указывает на дверь: "Иди отсюда!" Тот выходит в коридор. Анатолий Федорович, провожая взглядом, ласково приговаривает вслед: "Иди, иди. К е…ене матери!"
    – Бышовец восхищался вашими голеностопами – вы были футболистом словно на шарнирах. Подстроиться, отобрать мяч очень сложно.
    – Это нынешние ребята сидят в PlayStation, а мы в детстве все виды спорта перепробовали. Целыми днями на улице. Движения везде разные. В хоккее – влево, вправо, тормоза надо включать. Вот так голеностопы и разработал. В 31 год осваивал упражнения, о которых прежде понятия не имел!
    – Какие?
    – Жонглировал мячом. Сейчас такое циркачи показывают. Поехали на сборы с "Болоньей". Там что-то попробовал – не вышло. При том, что я был далеко не дубовый футболист. Новые финты мне давались легко. Дня три-четыре – и получилось!
    – В игре пригодилось?
    – Нет. Это ж цирк. Мне интересно было понять, как все делается. Смогу или нет?
    – Став тренером, встречали футболистов, у которых ноги как на шарнирах?
    – Зинченко. Вы к нему присмотритесь – насколько быстрый и резкий. Высоким финты даются тяжелее.
    – Что было сложнее – привыкнуть в "Фодже" к нагрузкам Земана или освоиться в его схемах?
    – Второе. В "Динамо" играли 4-4-2. Я мог смещаться в любую свободную зону, отскакивать назад. Земан практиковал 4-3-3. Мне отводил место на левом фланге, который не должен был покидать. Но на первых порах чувствовал себя белой вороной. Вся команда двигалась в одном направлении, я – в другом. Тогда Земан во время товарищеского матча повел на трибуну.

    – Он, как Бесков, оттуда смотрел футбол?
    – Нет. Специально пошел со мной, потому что сверху четко виден рисунок игры. Сказал: "Игорь, ты очень талантливый. Но если в схему не впишешься, играть не будешь". Разжевал, что требуется от крайнего нападающего. И я понял: иногда в жестких рамках полегче!
    – Неужели?
    – Да! Не надо носиться по всему полю в поисках мяча. Достаточно открыться в конкретную точку, и партнер, зная, куда рванешь, тут же отдаст пас.
    – Самое трудное упражнение Земана?
    – Десять отрезков по километру с трехминутной паузой. Десятый – уже на морально-волевых. Земан так и говорил: "Этот – на характере!" Когда было очень тяжело, повторял: "Терпите! Можете ругать меня, крыть последними словами. Переживу. Мне важен результат. Сегодня вы на тренировке умираете, а завтра "Милану" забьете три…" И забивали!
    Я согласен с Земаном. Без "физики" никуда. Можно творить чудеса с мячом, варьировать тактику, наигрывать "стандарты", но если ноги не бегут – тебя будут возить рылом. Это кажется, что "Барселона" только держит мяч. Да там все пашут, как лошади! Какой прессинг, какое движение! При потере мяча на чужой половине поля мгновенно идут в отбор. И Месси, и Неймар, и Суарес… Накрывают компактно, не выпускают соперника за центр поля. Лишь в концовке, если счет устраивает, сбавляют обороты.
    – Помнит вас Италия?
    – Два года подряд приезжал на юбилеи. 2009-й – 100 лет "Болонье", 2010-й – 90 лет "Фодже". Встречали очень тепло. Болельщики меня любили. Не освистывали, когда по пять матчей не забивал. Вот Брайан Рой за "Фоджу" штамповал голы, но его не воспринимали. Потому что вся команда вкалывала, а он играл на "чистых" мячах. Так сам попросил, чтоб продали в "Ноттингем Форест". Публику не обманешь!
    – Скучаете по Италии?
    – Года три-четыре после возвращения была ностальгия. Сейчас нет. Домой всегда тянуло. К тому же понимал, что с работой там будет туго. Да, тебя знают, тебе благодарны. Не более. Если придется выбирать между итальянским тренером и русским – конечно, предпочтут своего.

    * * *


    – Где-то вычитали – вы с Евгением Леоновым были знакомы…
    – Обедать ко мне домой приезжал! Как и Александр Абдулов. Это еще до "Фоджи". Был такой Влад Светиков – администратор "Ленкома", динамовский болельщик.
    – В середине 90-х у Тарханова в цска и "Торпедо" трудился спортивным директором, затем стал агентом.
    – Совершенно верно. Во времена "Ленкома" он дружил с Кирьяковым, Добровольским, Кобелевым. Благодаря Светикову мы пересмотрели все легендарные постановки – "Юнону и Авось", "Поминальную молитву"... После спектакля садились у Влада в комнате, общались с артистами. То Леонов зайдет, то Абдулов, то Збруев. Хлебнут шампусика, расскажут анекдот.
    – Леонов за "Динамо" болел.
    – Разве? Не помню, чтоб мы говорили на эту тему. Евгений Павлович на футбол не ходил. В отличие от Абдулова, болельщика "Спартака". Он и на матчах сборной бывал. Майку "Фоджи" ему подарил. Так Саша снялся в ней в каком-то фильме!
    – Расскажите про обед с Леоновым.
    – Как-то спросил меня: "Где живешь-то?" – "На Хорошевке. Недавно получил квартиру. Кстати, приходите, посмотрите". Леонов кивнул: "Да, конечно…" В следующий раз увиделись после спектакля. "Игорь, запиши мой домашний телефон. Завтра днем набери. Может, заскочу перед репетицией в гости". Вернулся с тренировки, позвонил. Услышал в трубке: "Диктуй адрес!"
    – Один приехал?
    – Со Светиковым. Жена быстренько накрыла стол. Евгений Павлович абсолютно не пафосный, добродушный, умел расположить к себе. Через пять минут ты забывал, что рядом великий артист. Беседовали обо всем на свете. О моей карьере, о покойном отце, который играл на домре в оркестре Осипова и хоре имени Пятницкого…
    – Ответный визит нанесли?
    – К Леоновым на Фрунзенскую набережную попал уже после смерти Евгения Павловича. Он умер, когда я был в Италии. Разгар сезона, на похороны не вырваться. Наконец прилетел в сборную на матч с Сан-Марино. С ребятами, которые тоже его знали, договорились после игры навестить Ванду Владимировну, жену.

    – Кто был с вами?
    – Добровольский, Кирьяков, Шалимов, Юран… И я с распухшим коленом. Скинулись, вручили конверт. Ванда Владимировна провела на кухню, налила по 50 грамм. Помянули.
    – Вы рано остались без отца.
    – В 14 лет. Он прилетел с гастролей, отправился в подмосковный пансионат. Я с юношеской сборной был на турнире в Узбекистане. Позвонил маме, похвалился, что заняли первое место, меня признали лучшим игроком. А у нее голос грустный-грустный. Про отца ни слова. Вернулся в Москву, пришел домой, навстречу соседи: "Игорь, поезжай на кладбище…"
    – На похороны?
    – Да. Хоть попрощаться успел.
    – Так что произошло?
    – Темная история. Обнаружили на дороге с пробитой головой. На территории пансионата. Ноябрь, снег, скользко. То ли сам упал, то ли чем-то ударили.
    – Сколько ему было?
    – 42 года. Замуж мама больше не вышла.
    – У вас же есть брат-близнец?
    – Мы двойняшки. Разные и внешне, и по характеру. Миша работает селекционером в футбольной школе.
    – От родителей передались музыкальные способности?
    – Слух прекрасный, а вот голоса нет. В караоке лучше не соваться. Когда были маленькие, папа часто таскал с собой на концерты. Но в таком возрасте классическая музыка воспринимается тяжеловато. Мы с братом убегали в фойе, находили тряпку, скручивали в комок и гоняли в футбол. Затем меня пытались учить играть на фортепиано, гитаре, домре. Помучился недолго и попросил папу купить коньки. В 1974-м заболел хоккеем, посмотрев по телевизору фантастический матч "Спартака" с "Крылышками".

    – Кто победил?
    – "Спартак" – 7:6. С того дня – любимая команда. Был потрясен мастерством Шадрина, Якушева, Шалимова… Бабушку за 30 копеек упросил купить в киоске открытку с хоккейным "Спартаком", дома часами разглядывал игроков. Сам неплохо катался, но в 13 лет футбол перевесил.
    – У жены Моны, кажется, арабские корни?
    – Папа – из Ирака. Обрусевший. Свинину кушает, водочку пьет… Врач-уролог. Учился в университете Патриса Лумумбы. Работал на родине, в Ливии, а в 1984-м вернулся в Москву. С Моной познакомился, когда мне было 14, ей – 13. На дне рождения Миши Проничева, с которым играл в одной команде. Его сестренка – подружка Моны.
    – Любовь с первого взгляда?
    – Да нет. Тогда и не думали, что будем встречаться. В 1986-м Проничев собирался в "Олимпийский" на наш матч с киевским "Динамо". Но не смог вырваться, билеты отдал сестре и Моне. После игры дождались, поболтали. Сказал: "Прилечу из Киева – отметим окончание сезона". И закрутилось. Три года назад дочка Аня подарила нам внучку Еву.

    – Зять – из мотобола?
    – Да. Зовут Иван Криштопа. Один из лидеров "Металлурга" Видное и сборной России. Раза четыре признавался лучшим игроком Европы. Параллельно занимается бизнесом.
    – Прониклись к мотоболу?
    – Захватывает. Правда, с непривычки от шума моторов раскалывается голова. Я бывал на матчах и в Видном, и в Краснодарском крае, когда приезжал знакомиться с родней Ивана.
    – На чем он по Москве передвигается?
    – Только на машине. Мотоциклом владеет виртуозно. Но не экстремал. С нашими дорогами и культурой вождения садиться в городе за руль мотоцикла – огромный риск.
    – У вас подобный опыт был?
    – Один-единственный раз – в "Болонье". Для рекламного ролика попросили прокатиться на мопеде. От центрального круга – до ворот, развернуться и поднять два больших пальца. Справа – газ, слева – тормоз. Вроде ничего сложного. Снимали на запасном поле. Включили камеру, тронулся не спеша. В последнюю секунду переклинило. Вместо того чтоб спокойно затормозить на ленточке – газанул. И с ревом въехал в ворота.
    – Картина.
    – Сетка натянулась, но не порвалась. Кое-как удержал равновесие. Оглянулся, вытянул вперед два пальца, выдавил улыбку. Подумал: "К мотоциклу и мопеду больше не прикоснусь".
    – Вы стали дедом в 44 года. Странные ощущения?
    – Внучку обожаю. Личные интересы сейчас на втором плане. Самое важное – чтоб у Евы и Ани все было хорошо. А то, что я дедушка… Это мне до лампочки!

    10 июля ведущий журналист «Спорт-Экспресса» Игорь Рабинер был уволен из газеты с формулировкой «однодневный прогул».. Почему в «СЭ» нельзя критиковать Ольгу Смородскую, за сколько пытался купить газету Роман Абрамович и многое другое ― в новом выпуске спецпроекта сайт и Rexona Men.

    Как найти вчерашний сайт

    ― Вы опоздали к нам на четыре часа. Что же произошло?

    ― Я хочу извиниться, но сами понимаете, такое сейчас происходит. Весь день разъезжаю.

    ― Во вторник вы сообщили: гендиректор «СЭ» Иван Рубин решил вас уволить после интервью «Афише» и сайт, опубликованном на нашем сайте. В нем вы не раз упоминали фамилию бывшего главного редактора Владимира Кучмия и ни разу – самого Рубина. Расскажите, что произошло между вами после выхода этого интервью?

    ― Хотел бы здесь поменьше употреблять местоимение «я», поскольку проблема куда обширнее увольнения одного обозревателя. Сегодня речь идет об умирании культовой газеты. Того «СЭ», моего родного, которым блистательно управлял Владимир Кучмий, бог редакции, уже нет. И не только с внешней, заметной читателям стороны, но и изнутри. Если Владимир Михайлович ценил авторов и берег их, то после смерти этого абсолютно незаменимого человека к людям стали относиться как к бессловесному стаду, с которым можно делать все, что угодно. Каждая история подтверждает это все больше и больше. Мне от этого очень больно, поскольку говорил и буду говорить: журналистом меня сделал именно «Спорт-Экспресс».

    Приведу пример из прошлого августа. В тот день исполнилось 20 лет газете. На первой полосе вышла прекрасная колонка Виктора Гусева «Без заголовка», где он вспоминал, в частности, историю о пельменях, которыми генеральный директор Иван Рубин кормил отцов-основателей «СЭ» в 1991 году, когда она только-только появилась. Основным тезисом было: «Без заголовка – как без главного». Это было написано с душой.

    В районе пяти часов дня было объявлено, что надо собраться в зале отдела футбола – придет генеральный директор. Все ждали, что он скажет людям, честно работающим на редакцию, какие-то добрые слова. Вместо этого он минут 15, раскрасневшись, всех костерил на чем свет стоит. Десятки людей в шоке, начинаем выяснять, что все это значит. Оказывается, в районе часа дня Рубину позвонил знакомый банкир и подначил: ты-то, мол, нам рассказывал, что «Спорт-Экспресс» открывал, а на самом деле основателей пельменями кормил. И тут наступило затмение. Честолюбие Рубина этого вытерпеть не могло, и он сорвал свою ярость на всей редакции. После этого Гусева в газете долго не было. Только перед Евро ему разрешили вести колонку на сайте «СЭ».

    И это только одна история. У Рубина первый рефлекс на что-то, ему не понравившееся: уволить! Он и Голышака с Кружковым хотел уволить – за то, что в их «Разговоре по пятницам» (ради которого многие до сих пор газету и читают) Вагиз Хидиятуллин назвал свою бывшую жену Ладу – Фетисовой, каковой она уже больше четверти века, собственно, и является. И Славу Маламуда, когда тот написал рецензию на экипировки команд и покритиковал одного технического спонсора, у которого был контракт с газетой. Но это же проблема не Маламуда, который не мог этого знать, а тех, кто отправлял его текст в печать! Еле-еле Рубина успокоили.

    ― Как развивалась история с вашим увольнением?

    ― 3-го числа, часа в три дня по Украине, мы с коллегами и друзьями в великолепном настроении сидели в кафе в Киеве. Закончился Евро, где бригада «СЭ» отработала, не жалея себя... На протяжении всей моей полуторамесячной командировки я в среднем в каждый номер газеты писал по 16 тысяч символов – кто знает, что это такое, тот поймет. Без выходных. А через неделю меня уволят за прогул...

    Так вот мы сидели, общались. Вдруг звонит Рубин. Поблагодарить за работу на Евро хочет, что ли? Но слышу: «Я очень недоволен твоим . Разбираться будем в четверг на редколлегии». У меня челюсть отвалилась – интервью-то, посвященное истории газеты, было абсолютно позитивным! Уже через пару часов, когда я был в аэропорту «Борисполь», мне сказали, что начальство отдела вызывали к Рубину, и он настроен меня увольнять. Первая фраза, которую сказал мне на следующий день гендиректор: «Нам надо расстаться». Полчаса мы говорили – и я так и не понял, о чем.

    Например, он говорит: «Ну и вот это интервью. Во-первых, кто тебе разрешил его давать?» – «А что, у нас есть какие-то запреты?» – «Я бы на твоем месте посоветовался. И вообще, как я могу тебя оставлять? Ты же обидел память Кучмия». – «Я?! Кучмия?!?» То есть вы понимаете, Soviet Union чистый. А потом говорит: «Ты же написал фразу: «Пика своей влиятельности «СЭ» достиг в 2006 году. Что ж получается, потом Кучмий три года гробил газету?» Феноменальная логика. Больше того, в тексте у меня такой фразы даже не было.. Когда он это понял, то не извинился, а все равно сказал: «Пиши заявление об уходе». – «Почему?» – «Потому что я так хочу». Я отказался и ушел.

    На редколлегию (у нас и слова-то такого в лексиконе редакции никогда не было, но Рубин вернулся в советские времена), которая была 5-го числа, меня не позвали. Там были руководители. И меня – спасибо хорошим людям и профессионалам – «отбили». Вообще, за эти дни десятки людей и в самых разных службах самой редакции, и за ее пределами повели себя по отношению ко мне суперпорядочно. Ни одного предательства, ни одного разочарования! Вернее, одно половинчатое, но на фоне общей реакции это ничто. Огромное спасибо всем, кто поддержал меня в эти сложнейшие дни. Такое не забывается никогда.

    Рубин, как мне рассказывали, начал «мою» часть редколлегии с ругательства в мой адрес, пусть и цензурного. Создал, так сказать, фон. Потом, обращаясь к руководителям отдела футбола, сказал: «Скажите, вы ведь НЕ хотите работать с Рабинером?» Но люди повели себя принципиально и тогда его все же успокоили. А потом уже нет. Получилось, что вечером того же дня я жестко поговорил с первым замом главного редактора Титоренко, о чьей роли в нашептывании Рубину гадостей обо мне узнал от самого гендиректора. После этого Титоренко тут же написал докладную на меня и отнес ее Рубину. И тут все закрутилось по новой. В пятницу я по ранее достигнутой договоренности взял первый за 40 дней (!) выходной, а мне за этот день тут же «нарисовали» прогул. И уволили, накануне поставив ультиматум до конца вторника написать заявление по собственному желанию.

    ― Что вы сделали после этого?

    ― Пообщался с тремя адвокатами.

    ― Почему именно с тремя?

    ― Мне не хотелось совершать ошибок, я не юрист. Поэтому хотел узнать больше мнений. Но я не хотел уходить с битьем тарелок из дорогого мне места. Поэтому выдвинул «СЭ» предложение ― разойтись по взаимной договоренности с компенсацией за уже подписанный Рубиным июльский отпуск и августовской зарплатой. Это адекватно, мне нужен хотя бы месяц на поиск работы, когда я должен быть защищен в финансовом плане. Это был джентльменский жест с моей стороны. Но Рубин даже слышать об этом не захотел: мол, или заявление по собственному, или увольнение за прогул. И вот тут я уже не колебался, поняв, что настал момент истины, в том числе и по отношению к самому себе. Если считаю себя мужчиной, то должен уметь принимать решения. Писать заявление по собственному желанию после 18 лет работы в газете, когда тебя выгоняют ни за что, – трусость, за которую я перестал бы себя уважать. Поэтому меня уволили. Почти сразу же я сообщил об этом в «Твиттере», потому что в наш век подобные истории не должны оставаться кулуарными.

    Капков, Абрамович и Куприянов

    ― В самом начале интервью вы сказали: «Речь идет об умирании газеты». Это продолжается не один год. Рубин руководит газетой тоже не со вчерашнего дня. Почему вы сами не хотели уйти раньше?

    ― Может, и стоило прежде быть порешительнее... О том, чтобы Рубин продал газету, кстати, в редакции мечтают все. Однажды газету хотел купить Роман Абрамович, это было в 2005-2006 году. Один из основателей «СЭ», тогдашний зам главного (тоже позже в одночасье уволенный Рубиным) Лев Россошик вел переговоры с Сергеем Капковым, который представлял интересы Абрамовича. Было сделано очень выгодное предложение, составляло оно, по слухам, 30 миллионов долларов. Но с непредсказуемым Рубиным очень тяжело вести переговоры, и в итоге все сорвалось. Когда «СЭ» хотел приобрести руководитель группы «Парламент» Сергей Куприянов и еще один медиа-холдинг, тоже ничего не срослось.

    А почему я не хотел уйти? Потому что это моя родная газета. Я работал в ее штате с 1994 года, а сегодня сумел приобрести на память номер за 24 апреля 1992 года (вынимает пожелтевшую от времени газету из сумки, – прим. сайт), в котором вышла моя первая заметка в «СЭ» – интервью с нападающим «Спартака» из Владикавказа Игорем Шквыриным.

    ― Почему Рубин не хотел продавать газету?

    ― И сейчас не хочет! Ни в какую, несмотря на ужасное финансовое положение и хронические долги сотрудникам. Такое впечатление, что лучше он загонит «СЭ» в могилу, чем согласится его кому-то уступить. А причина – понты. Сейчас он – хозяин влиятельной, пусть уже и наполовину от прежнего, газеты. А кем он станет в глазах своих богатеньких друзей без нее?

    ― Выше вы рассказывали о том, что Рубин возмущался опубликованной статьей Гусева. Случалось ли такое, что материалы показывали ему до публикации и затем снимали?

    ― Титоренко несколько раз носил ему статьи на сверку, чтобы перестраховаться. При Кучмие такое и представить было невозможно.

    ― Текст Дзичковского из РФС, снятый с сайта через пару часов ― это из той же оперы?

    ― Там даже до Рубина не дошло, все решалось на уровне Титоренко. Это позорная история, одна из достаточно многочисленных. Ряд людей в редакции живут немного в другом измерении. Они считают, что если снять текст с сайта, то его уже никто не прочитает.

    ― Ваши тексты снимались?

    ― Неоднократно. «Зарубались», в частности, материалы, касавшиеся деятельности в «Локомотиве» Ольги Смородской. Делал это господин Титоренко, который почему-то критику в адрес Смородской в «Спорт-Экспрессе» не допускает. Однажды Титоренко был в отпуске, и мой текст про президента «Локомотива» прошел. Так Ольга Юрьевна дозвонилась ему аж в Америку. Он оттуда звонил в редакцию и бушевал, как такое могли пропустить. Кроме того, Титоренко регулярно повышает переданные корреспондентами со стадионов оценки футболистам, которые являются клиентами некоторых знакомых ему агентов.

    ― Публикуются ли в «Спорт-Экспрессе» заказные статьи?

    ― Я их точно не писал. И подавляющее большинство коллег – уверен, тоже.

      СИГАРА НА БАЛКОНЕ

      Поручни перил в этих подъездах хранят тепло ладоней великих людей дня вчерашнего. Потолки парадных помнят их голоса, а лестничные ступени - их походку.

      Живы вдовы. Дверь квартиры на третьем этаже в доме по Садовой-Триумфальной отворяет нам Валерия Бескова - первая леди советского футбола. Жены больших игроков были в тени - мало кто дополнял своего мужа так ярко и непосредственно, как Валерия Николаевна.

      Молодость, казавшаяся бесконечной, мелькнула - и растворилась где-то в гуле Садового кольца. Пришло время и ей жить воспоминаниями.

      Хоть собственных лет Валерия Бескова не признает.

      КОМИССИОНКА НА АРБАТЕ

      - Жизнь у вас насыщенная, Валерия Николаевна.

      Очень. Например, 9 мая была на Поклонной горе, встретила Гену Логофета. Подарил свою фотографию, вот она. Какой хорошенький был мальчик, посмотрите. Худенький. Да и сейчас в прекрасной форме. Меня приглашают на ветеранские турниры, матчи "Динамо". Я не считаюсь, холодно или тепло - еду.

      - Даже в Химки?

      А что такого? "Динамо" при мне в этом сезоне пока не проигрывало. Часто бываю на маленьких стадиончиках, где проводят турниры в память Константина Ивановича. Так и называются - "Кубки Бескова". Началось все с четырех команд, а сейчас уже 177!

      - Мы смотрим - картины у вас в доме потрясающие.

      Картину со святым Петром нам на свадьбу в 47-м году подарила тетка Кости. Ее покойный муж был известным коллекционером, собирал живопись. Мы с Константином Ивановичем не очень разбирались - красиво, и ладно. А вот этот холст, копию какой-то известной французской картины, Бесков особенно любил. Такая смотрится только в доме с высокими потолками - вроде нашего. В обычной советской квартире не повесишь.

      - Тоже подарок?

      Нет, купили. На Арбате была чудесная комиссионка, напротив Вахтанговского театра. Там работал страстный болельщик "Динамо", Костин друг. В молодости вместе ходили по танцам. Он картину для нас и отложил.

      - Бесков силен был в танцах?

      Учился. Его отцу давали пропуск в клуб завода "Серп и Молот", там как раз открыли кружок. Разрешили преподавать западные танцы. Отец, понятно, не пошел, а пропуск достался Косте. В первый день обида у него была немыслимая.

      - Что так?

      Всех девочек разобрали, осталась лишь одна. Хромая. Костя отказываться не стал, джентльмен.

      - Танцевать с хромой - большая школа.

      Еще какая! Каждое воскресенье в том же клубе давали спектакли. То МХАТ приедет, то Малый театр. Костя ничего не пропускал. А со мной он танцевал в клубе милиции на Неглинной. Там собиралась вся золотая молодежь 40-х. На моего будущего мужа девчонки заглядывались. Костя очень хорошенький был. Один пробор чего стоил!

      - Откуда взялись манеры - в простой-то семье?

      Семья простая - но не завалящая. Не пьяницы какие-нибудь. Мне в их квартире сразу бросился в глаза огромный сундук - на нем Костя спал все детство. Комод и никелированная кровать с подзором, как тогда было принято.

      - С каким еще подзором?

      Полотняная ширма по краям - чтоб не видно было, что там лежит под кроватью.

      - Вас сразу приняли в этой семье?

      Попробовали бы не принять, - если уж Костя все решил.

      - Как с родителями его знакомились, помните?

      В тот день, когда "Динамо" вернулось из Англии, поехала к Косте на Рогожскую заставу. Его мама пирогов напекла. Сидели до ночи, потом смотрю на часы - пора домой. Конец 45-го года - тогда свирепствовала "Черная кошка", вся Москва дрожала от ужаса.

      - Страшно ходить ночами?

      Очень. Но с Костей я ничего не боялась. Далеко за полночь, выскакиваем с ним - на дворе ни души, трамвай давно не ходит. Стужа, а я в капроновых чулочках. Пальтишко коротенькое. Чтоб не замерзнуть, бежали до Колхозной площади и озирались, - нет ли "Кошки"?

      - Домой к вам Бесков зашел?

      Да. Мама очень волновалась - ночь, а меня нет. Сразу достала кастрюлю с борщом, селедочку. Бесков усмехнулся: "Что я первый раз в жизни делаю, так это ем борщ в четыре утра". Уложили его спать на диван. Вскоре у команды отпуск начался - и он предложил мне в Сочи поехать.

      - Отказались?

      Конечно. "Кто я тебе, чтоб вместе в Сочи? Дочка? Езжай сам, я буду ждать". - "Тогда я тоже не поеду. И вообще, давай поженимся". - "Костя, это несерьезно. Два дня знаем друг друга…" Но поженились мы все равно быстро.

      - А когда познакомились?

      - За два дня до отъезда "Динамо" в Англию. Когда прощались в метро, он сказал: "Жаль, нет твоей фотографии". Я обрадовалась - как же нет? Есть! Всегда носила с собой фотокарточки!

      - Зачем?

      Как-то так повелось. По сей день обязательно в сумочке лежит несколько карточек. Вот, например, снимки правнуков, Кости и Насти, - такие красавцы растут. А Бесков то фото, которое в Англию ему дала, потом всю жизнь держал в портмоне.

      - Вам из Англии Константин Иванович привез модные туфли на каучуке. А еще что?

      Пластинки. Вертинский и Петр Лещенко. "Бублички, горячие бублички..."

      - Пластинки сохранились?

      Да из-за них наша квартира превратилась в проходной двор! Каждый вечер в дверях гости, - приходили слушать пластинки. Это был кошмар. Решили пластинки продать - не прятать же их? Беда еще и в том, что гостей нечем угощать было. В доме несколько мешков картошки да манная каша - и ни грамма масла.

      - После возвращения из английского турне многие динамовцы получили квартиры?

      Да, на Котельнической набережной.

      - В знаменитой высотке, где жила Фаина Раневская?

      Высотки еще не было, ее позже начали строить. Гул от той стройки до сих пор в ушах. Вообще неудачное место. Игрокам "Динамо" было неудобно добираться на тренировки. Трамвай проходил мимо и останавливался далеко в стороне. Бесков и другие ребята выпрыгивали на ходу. Еще ветер с Москвы-реки всегда невыносимый. Кто-то пожаловался - и начали футболистов переселять. Здесь, на Садовой-Триумфальной, в соседнем подъезде получили квартиры Леонид Соловьев и Якушин. А часть команды жила напротив МИДа, на Смоленской площади: Трофимов, Сальников, Саная.

      - Квартиру обустраивали вы?

      Костя был эстет в этом смысле, в "Мебельторг" не ходил. По комиссионкам искал мебель.

      - Какая комиссионка в ваше время считалась лучшей?

      - Неподалеку от Каретного ряда. Взяли там маленький рояль "Блютнер". Какой-то полковник привез из Германии. После инструмент продали - взамен купили "Волгу". Бывало, ухожу из дома на учебу, возвращаюсь - в доме другая мебель!

      - Константин Иванович тратил сумасшедшие деньги без вашего ведома?

      Сумасшедших денег у нас сроду не было. Постоянно жили в долг. То у моей мамы займем, то еще у кого. Старую мебель отвозим в комиссионку, новую надо покупать - не ждать же, пока та продастся?

      ГОЛУБЯТНЯ НА РОГОЖСКОЙ

      - Была в вашем доме знаменитая ваза - всякий гость, сказавший хоть слово о футболе, клал туда пять рублей.

      - Да. Пошло это от Андрея Старостина, у него тоже была ваза для денег. Я подхватила - поставила такую же. Но к нам ходили люди, которые настолько любили футбол, что говорили: "Вот тебе 100 рублей, буду на них говорить про футбол два месяца..."

      - Ставили ту вазу, которая и сейчас на столе?

      - Нет, эту подарил на 70-летие "Локомотив". Костя ведь едва не умер накануне того юбилея. Сначала перитонит, следом тромб оторвался.

      - Жуть.

      - Посинела вся нога. Врачи наказали ему ночь лежать, не шевелясь. Наутро приехала "скорая" - и повезли в Первую градскую. Целый день там терзали, потом решили ввести в вену так называемую "ловушку". Знаете, что это такое?

      - Бог миловал.

      - Зонд, который вставляют в шейную артерию. Проходит через сердце, кровь пропускает, а тромб ловит. Тяжелая процедура. Врач раз тридцать колол - не мог попасть в вену, пока ассистент не помог. Константин Иванович не выдержал: "Вы когда-нибудь эту операцию делали?" После три месяца был прикован к кровати, заново учился ходить.

      - А что с перитонитом?

      - Доктора неделю его держали в больнице, - никак не могли определить, что это аппендицит. Элементарную вещь. Хоть любой фельдшер с неотложки догадался бы. В конце концов аппендицит рванул, залило все внутри.

      - Смертельный случай.

      Абсолютно. Костеньку вернули с того света.

      - Когда-то вы говорили, что в Бога не верите. А Константина Ивановича перед играми видели в тарасовской церкви.

      - Он рядом с церковью гулял. Не ходил туда, а заходил - чувствуете разницу? Ему было интересно. Но я ни разу не видела, чтоб он перекрестился. Хоть крещеный, и крестик у него был. А у меня отношения с Богом свои. Иногда на что-то жалуюсь, но не молюсь. В церкви не бываю. Могу просить у Господа прощения, однако никогда не поверю, что наша душа куда-то там улетает.

      - Ни одной иконы в вашем доме нет?

      - Очень много икон. Нам дарили, еще сохранилась древняя икона Костиной мамы.

      - У Лобановского была уйма примет. А у Бескова?

      Никаких. Константин Иванович был нормальный человек. Разве что галстук после победы повязывал тот же - но если проигрывал, он летел в сторону. Чтоб не бриться на счастье - об этом не могло быть речи.

      - В какой год муж сильно сдал?

      - Буквально за год до кончины. Позднее выяснилось, что у него было несколько инсультов, о которых мы не подозревали. Узнали только, когда случился последний, - у Кости отнялись рука и нога.

      - Каким был прощальный разговор?

      - Я докричалась до него - Константин открыл глаза, улыбнулся. Узнал меня. Но ему уже было очень худо. Лежал почти без сознания. Ненадолго нас попросили выйти, а потом сказали, что он умер. Это было 6 мая. Три года назад.

      - Его отпевали?

      Конечно. В этом я не могла навязывать людям свои взгляды.

      - Место на Ваганьковском нашли потрясающее - центральная аллея, около церкви.

      - Но не очень для меня удобное. Когда уборочная машина идет - весь мусор летит по сторонам. Как раз на нашу ограду. Это горе мое.

      - Такое место стоило баснословных денег?

      - Я ничего не платила. Все организовало "Динамо".

      - Изобразить голубей на памятнике - ваша идея?

      - Костя безумно любил голубей, корм для них искал по всей Москве. У нас до развода доходило - считала, эти птахи ему дороже, чем я. Договариваемся куда-то идти, он с порога бросает сумку - и туда, к голубям. А после них куда пойдешь, в какой театр? Это продолжалось до глубокой старости. Шестом, правда, птиц уже не гонял. Были помощники, они залезали на крышу.

      - Вы не спрашивали - что особенное в этих голубях?

      - Спрашивала. Он только смеялся. Декоративных не любил, хоть почтовые у него были. Однажды говорит: "Поеду голубчиков покормлю". Умчался на Рогожскую заставу. А тут друзья звонят - дескать, прислали ящик раков. Приезжайте.

      - Любили раков?

      - Обожали. Сергей Андреев из Ростова часто привозил в подарок корзину. А в тот раз поехала я за Костей следом. Смотрю - муж сидит на приступочке, руки скрестил. Голуби бродят вокруг. Травка зелененькая, камушки, свежая вода. Я вгляделась - он ведь не на голубей смотрит! Думает о футболе! До поры до времени Костя ни разу не брал меня с собой на голубятню.

      - Почему?

      - Среди его приятелей там преобладала всякая шпана. Могли и матом выругаться - вот он меня и оберегал. Стеснялся.

      - Где была последняя голубятня?

      На Рабочей улице. На этом месте нынче нелепый 17-этажный дом. Когда его строили, снесли нашу голубятню. Незадолго до смерти Бесков вздыхал: "Футбол у меня отняли, голубей отняли. Что теперь в этой жизни буду делать?"

      БЕЗ ФЕДОТОВА

      - Почти два месяца назад умер ваш зять Владимир Федотов. Верите, что его больше нет?

      - Никак не могу с этим смириться. 66 лет - жить да жить...

      - Мы были у него на даче в Подрезкове за месяц до смерти, брали интервью. Выглядел Владимир Григорьевич замечательно.

      - Да, Володя всегда был такой упитанный, румяный. Хотя со здоровьем проблем хватало. Смолоду мучился почками, язвой желудка. Люба вечно отпаивала его какими-то травами.

      - Так от чего он умер?

      - Толком никто не знает, что это было. Да сейчас уже и нет смысла гадать - то ли микроинсульт, то ли сильный спазм в головном мозге. В тот вечер Володя с женой были в Подрезкове. Ни на что не жаловался. Люба уже собиралась ложиться спать. Зашла в комнату - а Володя лежит у кровати без сознания. Сначала его доставили в обычную подмосковную больницу. Наверное, это была ошибка. Уже потом, в состоянии комы, Федотова перевезли в Боткинскую.

      - В коме он пробыл три недели. Была надежда, что выкарабкается?

      - Надеялись только на чудо. Знакомый врач, который навестил Володю в палате, сказал: "Не нравятся мне его глаза. Даже в коме они у людей по-разному закрыты. Глядя на Володю, кажется, что он их уже больше не откроет".

      - Как сейчас чувствует себя Любовь Константиновна?

      - Неважно. Пока в больнице проходит курс реабилитации. Тут и стресс после внезапной смерти мужа, и последствия автомобильной аварии, которая случилась десять лет назад. Слава богу, хоть третья операция на мозге Любе не понадобилась. Поддерживаю ее, как могу.

      - Каким Федотов был в молодости?

      - Видный парень. Остроумный, галантный, немного кокетливый. Умел ухаживать. Он часто бывал в нашем доме, вот Любочка в него и влюбилась. Ей было всего 14, ему - 18. Володе, понятно, было тогда не до нее. Он встречался с другой девушкой, кстати, тоже Любой. Приводил ее к нам. А наша Любочка очень страдала.

      - Именно поэтому однажды вы попросили Федотова не приходить к вам?

      - Просто дочка от любви совсем голову потеряла. Забросила уроки. Сидела целыми днями у окна и высматривала Федотова. Ждала. В какой-то момент я решила поговорить с Володей. "В курсе, что дочь в тебя влюблена?" - "Догадываюсь". - "А ты как к ней относишься?" Федотов помолчал и ответил: "Если честно, - никак". - "Володь, - говорю, - я тебя не сватаю. Но пойми, Люба еще совсем девчонка. Ты являешься - и даешь ей какую-то надежду. То потанцевать пригласишь, то поболтаешь. Она совсем перестала учиться, все разговоры - только о тебе. Так что, пожалуйста, больше к нам пока не приходи". И на какое-то время Федотов действительно забыл к нам дорогу.

      - Первого зятя вы не жаловали?

      - В двадцать лет Люба вышла замуж за Витю Вотоловского (бывший футболист московского "Динамо", ныне - менеджер сборной России. - Прим. "СЭ"). Бесков был категорически против этого брака. Да и у меня поначалу он восторга не вызывал. Но многие подружки Любы уже выскочили замуж, ей тоже не терпелось, кровь бурлила. И я рассудила так: хочет - ради бога. Развестись всегда успеет, ничего страшного. В "Метрополе" сыграли роскошную свадьбу.

      - Константин Иванович за столом сидел сердитый?

      - Нет. К тому времени смягчился. С Вотоловским Люба прожила полтора года. Детей у них не было. Мне кажется, она все равно любила только Федотова. После развода Володя опять стал частым гостем в нашем доме. Чувствовалось, что он уже по-другому относится к Любе. Потом мы с Костей уехали отдыхать в Кисловодск. Дочка осталась в Москве, предстояли экзамены в институте. Приглядывать за ней поручила Федотову. Сказала: "Я тебе не прощу, если дочь не сдаст сессию! Все остальное - ваше личное дело".

      - Вторая свадьба прошла скромнее?

      - Да ее и не было. Когда Володя с Любой расписались, пригласили в "Националь" небольшую компанию - маму Федотова, нас с Костей да парочку друзей. Вскоре родился сын Гриша.

      СЛЕЗЫ БЕСКОВА

      - Федотову в прошлом году спартаковские фанаты выстроили дом. А что болельщики дарили Бескову?

      - Разве что бутылку коньяка или шампанского. В те годы дома дарить было не принято. Олигархов-то у нас не было.

      - Бесков вам снится?

      - Когда Костя был жив, снился намного чаще. Но почему-то преобладали кошмары - то изменяет, то хочет меня бросить. Просыпалась в холодном поту. Я всегда боялась потерять Костю. Потому что очень любила.

      - Наяву приходилось его ревновать?

      - Разумеется. Были и звонки, и сплетни. "Доброжелателей" во все времена у нас хватало. Впрочем, серьезных поводов для ревности Костя не давал. Или, может, мудрость какая-то во мне была? Вспоминаю случай. Приятельница надумала раньше вернуться с курорта. Ее там дожди залили. Хотела сюрприз сделать - приехать к мужу без предупреждения. Я рассказала об этом своей маме, она ахнула: "Твоя подруга хочет развестись? Тогда пусть делает сюрприз. Явится с чемоданами, никто ее не встретит - а дома в лучшем случае беспорядок. В худшем и вовсе дверь не откроют. Пусть себе это представит. А если даст телеграмму, муж ее будет ждать на вокзале с такси и цветами, дома чистенько, шампанское..." Я ничего мудрее этого не слышала. Подруге рассказала - они с мужем до сих пор вместе.

      - О характере Бескова ходили легенды. Хоть раз на себе испытали, что он - жесткий человек?

      - Вообще-то большие тренеры другими не бывают. Хотя тот же Федотов был гораздо мягче. Такой пластилиновый, что ли... А Костя запросто мог голос повысить, резковат был. Ссорились порой из-за пустяков.

      - Например?

      - Выйдем прогуляться по Москве. Он начинает что-то рассказывать, я перебиваю: "Костя, а мне кажется, надо было сделать иначе..." Все! Разворачивается и идет в другую сторону. Так и возвращались домой разными дорогами. Но мирились быстро. Обычно я первая делала шаг навстречу. Начинала тормошить - и Костя оттаивал. На самом деле он был очень добрый. Это еще Федотов подметил. Я как-то раз послала его на рынок за продуктами. Володя вернулся с полной сумкой и сказал: "Дед бы вам точно все дороже купил - он добрый".

      - Федотов называл его Дедом?

      Не сразу, конечно. Сначала обращался по имени-отчеству.

      - Видели слезы Бескова?

      - Давным-давно в Театре на Таганке смотрели печальную пьесу о любви. Костя был под таким впечатлением, что не сдержал слез. Он был сентиментальным, хотя фильмы подобные эмоции у него никогда не вызывали.

      - В театр с Константином Ивановичем выбирались раз в месяц?

      - Это вы загнули! Но мы старались быть в курсе культурной жизни Москвы. Не пропускали интересные премьеры в театре, концерты ансамбля Моисеева, вечера в Доме Актера или ЦДЛ.

      Футболисты "Спартака" вспоминали - в самолетах Бескова часто можно было увидеть с журналом "Театральная жизнь".

      Его интересовал не только театр. Книгу великой балерины Вагановой "Основы классического танца" зачитал до дыр. Постоянно карандашиком делал какие-то пометки на полях. Находил много общего в профессиях педагога и тренера. У меня были подруги, которые танцевали в ансамбле Моисеева. Так Костя замучил их расспросами, мол, как же Моисеев управляется с такой огромной бандой?

      - Что отвечали?

      - "У нас две репетиции - утром и вечером. Тут не загуляешь". Именно после того разговора Костя стал проводить двухразовые тренировки - первым в нашем футболе.

      - Бесков, кажется, был в хороших отношениях с Валентином Гафтом?

      - Не скажу, что дружили домами, но общались очень мило и тепло. Гафт с детства болеет за "Спартак". На 70-летии Кости Валя со сцены поздравил его очаровательными стихами. Хотите, прочту?

      - Еще бы!

      - "Два "Спартака" - один в Большом
      Другой в Большом футболе
      Но я б в театр не пошел
      Когда "Спартак" на поле
      Тогда мой театр - стадион
      Скажу, быть может, резко
      Хоть Григорович и силен
      Сильнее Костя Бесков".

      - Зато с Игорем Кио Бескова связывала крепкая дружба?

      Вот это правда. Кио прозанимался у Бескова в ФШМ всего полтора года. По словам Кости, из Игоря мог получиться толковый футболист. "Парень - золото! Столько голов забивает!" - нахваливал его дома. И вдруг Игорь перестал ходить на тренировки. Я предложила Косте поехать в Цирк на Цветном бульваре и все выяснить, хоть муж и робел. Отправились туда вдвоем. К нам вышел отец Игоря, Эмиль Теодорович, и его супруга Женечка. "Я хочу, чтоб Игорь продолжил нашу династию и работал в цирке. А в футбол пусть играет во дворе", - отрезал Кио-старший.

      - Переубедить великого иллюзиониста не удалось?

      - Костя попытался, но отец оказался непреклонен. Мне кажется, здесь вот какой момент сыграл ключевую роль. Кто тогда для Эмиля Теодоровича был Бесков? Обычный детский тренер, который на этом поприще к тому же делал лишь первые шаги. Это позже футболисты мечтали к Бескову попасть.

      Прошло несколько лет. Мы проводили отпуск в Кисловодске. Узнав, что Игорь Кио приехал туда на гастроли, я потащила Костю в цирк. Билетов у нас не было, и он жутко комплексовал по этому поводу. "Да нас не пустят", - говорил.

      - Пустили?

      - Еще бы! Стоило у служебного входа передать Кио, что пришел Бесков, как тут же появился администратор. Нашел в зале два местечка. В антракте пили чай с изумительным тортом, который пекла няня Игоря. На следующий день обедали в ресторане. Потом уже в Москве Кио заглянул к нам в гости. И началась дружба, которая длилась до последних дней. В каком бы уголке света ни находился Игорь, после каждого матча он звонил Бескову. Это было, между прочим, не так-то просто - никаких мобильных телефонов еще не существовало.

      - С кем еще из артистического мира сохранили дружбу?

      - С Кобзоном. Познакомились в 62-м году на эстрадном представлении в Нескучном саду, называлось "Шесть миллионов сердец". Затем в Сочи встречались, когда Кио был на гастролях. Отправились вместе в порт - а туда как раз на корабле приплыли Высоцкий с Влади. Их я тоже знала.

      - Кобзон к футболу равнодушен?

      - Совершенно. Но Константина Ивановича знал, был у него на юбилее. Говорил прекрасные слова, посвятил ему романс. Очень украсил тот вечер.

      ДАЧА СТАРОСТИНА

      - Кто из игроков выпил у Константина Ивановича особенно много крови?

      - В каждой команде попадались проблемные ребята. Бесков в таких случаях любил повторять: "Это не я вас ругаю, не я запрещаю пить и курить. Это - требования футбола! Сегодня я главный тренер, завтра могу уйти. Но спрашивать с вас будут так же". С пьяницами не церемонился. К примеру, исключительно поэтому выгнал из "Динамо" лучшего игрока - Численко. Тот Бескова так и не простил. Хотя кто виноват, что у такого талантливого парня карьера не сложилась? Ну не Бесков же. А Численко, закончив с футболом, и в новой жизни себя не нашел. Устроился в контору по озеленению. Я как-то его увидела из окна автомобиля - чистил на тракторе дорожки на Ленинградском проспекте. И позже его там иногда встречала. Утро он начинал с того, что заходил в бар гостиницы "Советская", выпивал бутылку шампанского - и брел к своему трактору.

      - За что Бесков недолюбливал Романцева?

      - Поначалу Костя ему полностью доверял, назначил капитаном "Спартака". А потом Романцев не раз его разочаровывал. После игры в Минске команда на поезде возвращалась домой. И Костя в вагоне при всех ему сообщил: "Ты больше не игрок "Спартака". Завтра на тренировку не приходи".

      - 1970 год. Ташкент. Золотой матч ЦСКА - "Динамо", которое тренировал Бесков. Армейцы победили 4:3, а Константин Иванович обвинил Аничкина и Маслова в том, что они продали игру картежникам. Откуда такая уверенность?

      - Костя до конца жизни остался при своем мнении. И в этом был не одинок. К примеру, Лева Яшин, в ту пору уже начальник команды "Динамо", после финального свистка тоже сказал: "Продали!" За столько лет в футболе они научились разбираться в таких вещах. Видели нюансы, которые рядовому болельщику, может, и не бросались в глаза. Если Бесков не был уверен, что игрок нечист на руку, никогда прямым текстом об этом не говорил. Намекнуть мог, но не более того.

      - Какую черту Николая Старостина у вас в семье не воспринимали?

      Старостин - при всей его начитанности и интеллигентности - в обстановке интриг чувствовал себя как рыба в воде. Помню случай в "Спартаке". Бесков со Старостиным обсуждали, кому давать квартиру - Гаврилову или другому игроку. Костя, разумеется, был за Гаврилова. Но Старостин по-тихому отдал ордер другому. Гаврилов обиделся. Виноват же во всем оказался Бесков. Знаете, будь его воля, Николай Петрович убрал бы Костю из "Спартака" не в 1988 году, а намного раньше.

      - Почему?

      - Для Старостина Бесков навсегда остался динамовцем. А больше всего на свете Николай Петрович ненавидел "Динамо". Костя своими ушами слышал, как Старостин говорил: "Если вижу хоть что-то, имеющее отношение к "Динамо", меня сразу начинает трясти". К тому же он завидовал успехам и популярности Кости. Хотя, если б не Бесков, Николай Петрович в "Спартаке" бы не работал.

      - То есть?

      Это Андрей Петрович упросил Костю сделать брата начальником команды: "Возьми Кольку в "Спартак". Он опытный, поможет". Отказать другу Бесков не мог. Николай Петрович в тот период сидел без работы - ему было 70 лет, из "Спартака" до этого уже дважды увольняли.

      А сколько нервов он вымотал Косте из-за стадиона! Бесков долго бился, чтоб построить стадион для "Спартака". Лично нашел место в районе ВДНХ, заручился поддержкой чиновников из Моссовета, договорился с архитектором. Но Старостин стал тянуть с бумагами - и все заглохло. Тем более что и Бескова вскоре убрали из "Спартака".

      - Почему же Старостин тянул?

      В это же время он начал строить дачу. Ему просто некогда было заниматься вопросами по стадиону. А больше всех в этой истории пострадал "Спартак". У которого своей арены как не было, так и нет. Про дачу мне, кстати, рассказывали - высоченные стены и крохотные оконца. Как в тюрьме.

      - Бесков после ухода из "Спартака" общался со Старостиным?

      - В последние годы начали хотя бы здороваться. Старостин первым стал подавать руку. У него уже возникли неприятности с Романцевым. Обычно с трибуны Николай Петрович уходил за пару минут до конца матча. Вставал в ложе и громко, чтоб все слышали, говорил: "Да-а, Романцев - это вам не Бесков!"

      ЦЫГАНСКАЯ КРАЖА

      - Что за история произошла в день похорон Бескова, - когда вас обокрали цыганки?

      - Едва я вернулась домой с Ваганьковского кладбища, в дверь позвонили. Смотрю в глазок - две цыганки. Причем однажды они уже приходили ко мне - я их не пустила. А тут черт дернул открыть. Мне почему-то казалось, что я их обыграю. Какой-то азарт проснулся. К тому же у меня в квартире есть "тревожная" кнопка: нажмешь - и моментально приезжает охрана. Так что чувствовала себя в безопасности.

      - О чем цыганки с вами говорили?

      - Я уже не помню. Какую-то ерунду обсуждали. С одной цыганкой сидели на кухне. Другая же постоянно отлучалась в ванную. Дескать, то руки сполоснуть, то лицо умыть, то еще что-то. А сама в это время, видно, пробегала по комнатам и хватала все, что попадалось на глаза.

      - Вы ничего не заподозрили?

      - Сначала - нет. Глупость сделала. Мало того, что пустила в дом непонятно кого, так еще перед этим сняла все побрякушки и выложила на стол в спальне. Цыганке даже искать ничего не пришлось. Просто смахнула эти кольца с сережками в карман, - и делов. Потом они резко стали прощаться, я закрыла дверь - и тут на меня словно озарение нашло. Кинулась в спальню, - столик пустой. И я вызвала милицию.

      - Может, вас загипнотизировали?

      Никакого гипноза и близко не было. Сама виновата.

      - Ни цыганок, ни ваших драгоценностей не нашли?

      - Конечно, нет. Но не могу сказать, что я убивалась из-за этого. Горе от потери Костеньки в тот момент затмило все.

      - Говорят, вы до сих пор сами ездите за рулем?

      - По городу - сама. А если, например, в Химки на футбол собираюсь - прошу знакомого отвезти.

      - Что у вас за машина?

      - "Мерседес" 1993 года выпуска. Вон он, под окном стоит. Костя тоже успел на нем поездить. Купили эту машину через приятеля Игоря Кио. Автомобиль нам достался в идеальном состоянии. До сих пор забот с ним не знаю.

      - Бесков лихо водил?

      - Наоборот, очень осторожно. Вот я иногда могла рискнуть. При этом в мелкие аварии частенько попадали оба. Серьезных, слава богу, не было ни одной.

      - Он мог под мухой сесть за руль?

      - Запомнился эпизод. Возвращались с дачи. С нами в машине еще Яшин с женой Валей ехали. До этого шашлыки устроили, выпили, конечно. Хоть по Косте совсем не видно было. Катим неспешно по шоссе, вдруг сзади пристраивается милицейский автомобиль. Слышим в громкоговоритель: "Машина 00-80 - остановитесь". Пока Костя прижимался к обочине, я ему конфету сунула, Лева - сигарету. Закурил - лишь бы гаишник запаха спиртного не учуял. Вышел Костя из машины, а тот гаишник говорит: "Константин Иванович, сколько вы мне мяч обещаете привезти?!"

      Все знакомые Бескова поражаются одной детали: выпить он любил, при этом никто Константина Ивановича не видел пьяным.

      Готова подтвердить - ни разу он не напился. Пьяным не видела ни-ког-да. Очень крепкий мужик был в этом отношении. Иногда с Костей приятели пытались соревноваться за столом - бесполезно. Много лет мы дружили с Борисом Ефимовым. Он тоже мог выпить будь здоров, но после посиделок с Костей знаменитого карикатуриста под руки выводили из-за стола. А моему все нипочем.

      - Бесков курил?

      - Только сигары. Дома дымить я не разрешала, так он на балконе сидел. И как-то признался: "Лерунчик, знаешь, почему сигары курю? Это напоминает мне запах зарубежных стадионов".

      Юрий ГОЛЫШАК, Александр КРУЖКОВ

      Трехкратных олимпийских чемпионов в истории нашего хоккея, как ни странно, всего ничего. Шестеро. В живых - трое. Третьяк, Хомутов. И Давыдов, больших интервью за предыдущие годы практически не дававший. Пробел мы поспешили устранить. Уселись напротив Виталия Семеновича. И тут зазвонил телефон.

      Привет, Буржуй! - обрадовался кому-то в трубке Давыдов.

      - С кем это вы так? - заинтересовались мы.

      Да с Мальцевым, - усмехнулся Виталий Семенович. - И он меня уже лет тридцать Буржуем зовет.

      - А легендарный защитник Эдуард Иванов как Индеем стал?

      У Эдика лицо все время красное было, даже без выпивки. Еще его звали "рабочий Иванов". Где-то с друзьями подквасили, замели в милицию. Неожиданно приезжает снимать телевидение. К Эдику подходят: "Представьтесь ". Он возьми да ответь: "Рабочий Иванов! " Так и пошло в эфир: "А вот идет рабочий Иванов ". Ребята увидели - и привязалось.

      Нынешней бодрости 73-летнего вице-президента "Динамо " если не позавидуешь, то удивишься. О чем мы простодушно ему и сообщили.

      Давыдов благодарно оглядел нас поверх очков:

      Всё от генетики. И еще один момент - я рано попал в сборную. Осмотрелся. А вокруг могучие мужики вроде Сологубова, Уколова. Им-то можно было и курить, и выпивать. А у меня телосложение скромнее. Я понял: если режимить не буду, в команде не выживу.

      - Последняя сигарета в вашей жизни?

      Играть я закончил в 34. И начал покуривать. Но всерьез не втянулся. Когда работал с молодежной сборной, приходил к Тарасову - он принюхивался: "Ты куришь?! " Мне было не по себе, хоть уже сам тренировал.

      - Тарасов имел отношение к молодежной сборной?

      В 1978-м собираемся на чемпионат мира. Он попросил: возьми руководителем делегации. И полетел с нами. Играть нам полуфинал с канадцами. В полшестого утра звонок. Хватаю трубку - голос Тарасова: "Ты что, спишь? В день матча с Канадой?! Да разве можно? Ну-ка зайди ". Прибегаю. Тот сидит: "Растолкуй, как собираешься строить игру ". Рассказал что-то спросонья. "Ладно, иди. План одобряю ". И я поплелся досыпать.

      - С молодежной сборной вы три раза подряд выиграли чемпионат мира.

      Этот рекорд, думаю, никто не побьет. Кстати, против нас играл юный Гретцки…

      - И каким он был?

      Выделялся. Но и наш Фетисов выделялся.

      - Не размазал он Гретцки?

      Я его, во всяком случае, не просил. Гретцки трудно поймать, очень легкий на коньках. Вроде Мальцева. Вы помните, чтоб Мальцеву кто-то врезал? Да никогда! Ускользал!

      - Кто еще, кроме Фетисова, играл в вашей молодежке?

      Касатонов, Макаров, Кожевников, Тюменев… А Дроздецкого накануне чемпионата мира отчислил из команды.

      - За что?

      Юный Тюменев был страшным картежником. Как-то выиграл у Дроздецкого приличную сумму. Тот расплатился, а потом вытащил у Витьки бумажник. Произошло это в армейском дворце перед товарищеским матчем. В раздевалке никого не было. Но один болельщик заметил, как Дроздецкий кому-то на трибуне что-то передавал. Его накрыли. Колю я выгнал. Бумажник вернули Тюменеву. После этого с картами он завязал.

      - А вы в юности, по словам Юрзинова, гоняли по Москве на мотоцикле…

      - Уже на динамовскую зарплату?

      Раньше. На ставку меня взяли в 1957-м. Положили 800 рублей. Когда принес домой деньги, мама, зам главного бухгалтера в гастрономе, сказала: "Сынок, ты получаешь больше, чем я ". И заплакала.

      - Вы же росли без отца?

      Он погиб на фронте. Похоронка пришла в 1942-м. Отец вел грузовик, ехали в блокадный Ленинград по льду Ладоги. Колонну разбомбили, все машины ушли под воду.

      - С Юрзиновым в одной школе учились?

      В разных. Но играли за одну команду. Сдружились. Я жил на Нижней Масловке, а он рядом - на Писцовой. Сколько олимпийских чемпионов вышли с этой маленькой улицы! Хлыстов, Альметов, Веня Александров…

      - Тарасов в книжке писал про ваш подвиг в матче со сборной Канады. Читали?

      Был такой нападающий Бурбоннэ - клюшкой челюсть сломал мне с двух сторон. Но Тарасов многое нафантазировал. Написал, что канадец нарочно ударил.

      - Нет?

      Конечно, нет. В сутолоке. Еще Анатолий Владимирович придумал, что я с болтающейся челюстью эпизод доиграл - и упал в обморок на лавке.

      - Не доигрывали?

      Странное ощущение - будто прикус куда-то делся. Подбородок качается. Я подъехал к борту - и показываю Чернышеву: "Аркадий Иванович, что у меня там? " Он как глянул - за голову схватился. Сразу в госпиталь отвезли. А играли в Колорадо-Спрингс, принимал нашу сборную миллиардер Татт. Он меня каждый день навещал. Сидел возле кровати.

      - Лучше б лечение оплатил.

      Он и оплатил. Поместили меня в высший католический госпиталь. Операция обошлась в 1600 долларов. Посмотрите на мою челюсть. Есть шрам?

      - Не видать.

      Потому что нет его. Сделали два крошечных надрезика, штырями рот раздвигали и запускали машинку. Та изнутри все проштопала, создав костный шов.

      - А если б в Союзе вам челюсть вывернули?

      Паше Жибуртовичу ее раскурочили - так у него шрам толщиной в палец. Разрезали, задолбили и зашили. Хорошо, гайкой не привинтили.

      - Самый знаменитый шрам в советском хоккее был у Юрия Моисеева?

      Да. Играли мы с ЦСКА. Столкновение, Стас Петухов падал, пытался Моисеева переступить. И зацепил лезвием горло. Надрезал сонную артерию. Юра чудом выжил - шрам у него шел через все горло куда-то вниз… А вон у меня надрез над верхней губой. Это против Старшинова жестко сыграл - у того аж ноги вверх взлетели. И ка-а-к цыкнул мне коньком по губе! Насквозь!

      Вы не только Старшинова опрокидывали. Еще Александра Якушева выбросили к зрителям. Ничего он вам не обрезал в полете?

      Нет. Этот эпизод многие помнят. Якушев хотел проскочить по борту, видит - иду в него. И зачем-то подпрыгнул. Так мне совсем празднично стало его выбрасывать. Ноги кверху, полетел за борт.

      - Отомстил потом?

      Да не принято это было. Хоть со Старшиновым мы дрались. И то по лицу не били. Больше по плечам. А после - снова друзья. У нас был принцип: свой - не свой, на дороге не стой.

      - С чехами тоже доходило до кулаков?

      Янис Тимма вернулся в Россию. В интервью нашему сайту латышский форвард рассказал о начале своей карьеры, выступлении на родине, в Испании и Греции, а также поделился ожиданиями от работы с Римасом Куртинайтисом.
      15.03.2019 БК Химки Источник: Фотобанк Московской области, Ирина Зубарева В 2019 году в рамках проекта «Детский спорт» в Московской области пройдет 70 мероприятий, сообщается на сайте Московской областной думы.
      15.03.2019 Правительство Московской области © Фотобанк МО Стартовал всероссийский опрос по поводу значимости целевых показателей национального проекта «Безопасные и качественные автомобильные дороги».
      15.03.2019 РТВ-Подмосковье

      Вальдемарас нашу осведомленность поощрил. Уточнив, что "Сабонис" всегда был "Сабонисом". А вот маленькая бутылочка прежде звалась "Масальскис". Был такой игрок в "Жальгирисе".

      Баскетбольная легенда прошлого века работает нынче в Люберцах. Ему везде хорошо — и в родном Каунасе, и здесь, в Подмосковье, и в Малаге, где дожидается семья.

      — Давайте начнем с "Триумфа". Одного нашего футбольного тренера спросили: "Что с вашим приходом изменилось в клубе?" Тот ответил: "Клуб стал более открытым…"

      — Хотите спросить — что с моим приходом изменилось в "Триумфе"? Наверное, стало больше демократии. Больше свободы молодым.

      — Им нужна демократия?

      — Ребятам надо поверить, что работают по собственному желанию. Никто их не заставляет. Кайф от работы — это очень важно. Прежде у "Триумфа" были большие задачи, но после кризиса кое-что изменилось. Сейчас главная цель — работать с молодыми. Решили: опираемся на них. Молодой игрок — он как дерево. Чуть-чуть воды дали — подрос. Но сколько бы ни лил, быстрее не вырастет. Надо ждать. Мы играем сегодня юниорской командой.

      — Много для вас странного в российском баскетболе?

      — Странно, что все команды хотят быть чемпионами. Это как если бы я вышел биться с Кличко. Хочу его побить, но мастерства-то нет. Надо понимать.

      — Бог с ним, с Кличко. Федора Лихолитова вам не хотелось поколотить?

      — Понимаю, к чему клоните — мы с Федором поссорились в УНИКСе прямо во время матча. Лихолитов вскоре с клубом расстался. Но я об этом уже забыл. Пусть играет, и все у него будет хорошо.

      — Парень не соображал, на кого повысил голос?

      — Рабочий момент. На площадке не все себя контролируют.

      — Даже вы. Например, в ноябрьском матче со "Спартаком" сами себе залепили рот скотчем.

      — В знак протеста! Судьи подходят: "Ты много возникаешь, получишь технический". Но я же не просто так возникаю, да? Я столько лет отыграл в баскетбол и знаю, был фол на самом деле или нет. Периодически это комментирую. Судьям не нравится. А тогда всему залу показал: смотрите, мой рот заклеен. Иногда надо что-то изменить на площадке — и ты устраиваешь спектакль. Специально получаешь технический! Заводятся и болельщики, и твои игроки…

      — Это была домашняя заготовка?

      — Спонтанно. Один раз мне сказали: "Замолчи!", второй раз: "Сядь!" Я не выдержал и схватил скотч. Судьи, к счастью, не увидели — а то сразу влепили бы мне фол.

      — И сколько вы простояли с заклеенным ртом?

      — Секунд пятнадцать.

      — Как Лев Лещенко, почетный президент "Триумфа", отреагировал?

      — Понятия не имею. Хотя он часто заходит в раздевалку, общается с ребятами. Бывает и на тренировках. Он понимает баскетбол. Невероятно страстный болельщик. Как-нибудь посмотрите, какой Лещенко на трибуне. Поразитесь.

      — Хоть один тренер на вашей памяти мог себе заклеить рот?

      — Я, ребята, и не такое видел. Некоторые тренеры выбегали на площадку, кидались на арбитров. А Бобби Найт схватил стул и врезал игроку по спине. При полном зале. За это его сняли с работы.

      — Владас Гарастас, как нам рассказывали, встряхивал "Жальгирис" интересными методами. Мог даже доверить вести игру знакомому журналисту — а сам уйти куда-то.

      — Гарастас всегда говорил тихо. А кричал только в те моменты, когда нам не везло. Но тот матч, когда оставил вместо себя корреспондента, был наверняка товарищеский. В официальной игре Гарастас бы и близко никого не подпустил.

      — Как и вы?

      — Конечно. Вы, кстати, читали мои интервью?

      — Старательно.

      — Заметили — я никогда не сваливал вину на игроков! Мне очень нравятся мысли Гвардьолы. Он постоянно хвалит игроков. Хочу быть таким же. Моя беда — готов повторять один раз, два, пять. Но если и с десятого игрок не понимает, меня охватывает злость. Бывает, срываюсь на крик.

      — Легендарный Владимир Ткаченко вас обвинял через газеты, что губите карьеру его сыну.

      — Но больше же не обвиняет. Это полная ерунда. Думаю, обычная игра агентов. Написали, мол, я президенту одного клуба отсоветовал брать Игоря Ткаченко. А у меня с этим президентом вообще никакого контакта нет.

      — Потом со старшим Ткаченко общались?

      — С тех пор — ни разу. Я сильно рассердился. Человек не знает — и такое говорит. Младшему Ткаченко, наоборот, помогал устроиться в литовскую команду. Он ответил: " год хочу передохнуть, подлечить колено".

      — Самая тяжелая отставка в вашей жизни — из московского "Динамо"?

      — Это особая история. Мы тяжело работали. На селекцию больших денег не потратили. Но стоило проиграть один матч, как столкнулся с недовольством начальства. Было ясно, к чему все идет, и спокойно сказал: "Если не нравится моя работа — ухожу".

      — Это вы сказали Евгению Гомельскому?

      — Да. Подписал у него заявление — и вернулся в Пермь.

      — Правильно сделали?

      — Конечно. Руководитель должен тебя понимать. Если договорился об одном — и тут же начинается другое, лучше расстаться.

      — О чем вы договаривались?

      — "Результат нужен в конце сезона, и не важно, что будет поначалу". В итоге команда заняла третье место — только меня в "Динамо" уже не было. Чего я тогда не услышал — то слишком много тренируемся, то слишком много бросаем, то еще что-то…

      — Братья Гомельские — разные?

      — С Евгением прежде никогда не работал. С ним было нелегко. В клубе проблемы на каждом шагу — с видео, телефонами, не было даже своего кабинета! Я напирал: надо решать эти вопросы. Игроки не рвались в "Динамо". Всякий, кто соглашался, выдвигал условие: тридцать процентов контрактной суммы заплатить вперед. У нас не было менеджера, поэтому я и тренировал, и вел переговоры. Голова шла кругом.

      — Ваша баскетбольная школа в Каунасе существует?

      — В Клайпеде. В Каунасе школу закрыл — не давали работать нормально. Не хочу вдаваться в подробности. Помощи никакой, сплошные убытки. Я купил там зал — отдал примерно 300 тысяч долларов. Пришлось от всего отказаться.

      — Еще и ваш спортивно-развлекательный центр в Каунасе взорвали. Непросто у вас складываются отношения в родном городе.

      — Это был сложный период, 1998 год — не у одного меня взрывали. Когда это случилось, обзвонил друзей. Наскоро все починили. Даже стекла вставили своими руками. Новый год прошел идеально — в клубе собралось больше народа, чем мы ожидали. Взрыв прогремел в ночь на 31-е, представляете?

      — Видно, не такой уж большой был взрыв.

      — Колонну подорвали.

      — Полиция кого-то нашла?

      — Нет, конечно. У меня даже версий не было, кто мог сделать. Может, хозяева какой-то другой дискотеки? Хотя я ни с кем не ссорился.

      — Как узнали?

      — Я живу в пятистах метрах от этого здания. Когда раздался взрыв — чуть из постели не вылетел! На улице выбило окна. Что ж, думаю, такое рвануло? Через пять минут позвонил компаньон. Прибегаю — он в панике: "Что делать?" — "Бери швабру, будем чистить…"

      — Этот клуб еще существует?

      — После дефолта все меньше и меньше людей приходило. Потом закончился срок аренды. Чиновники не позволили продлить. Мы вложили туда около 300 тысяч долларов, все пропало.

      — Судиться не стали?

      — Мой компаньон, кажется, до сих пор судится.

      — У вас же была, по слухам, лучшая бильярдная в Литве.

      — Была. Как раз в здании спортивно-развлекательного центра. 14 шикарных столов, итальянский камень. Только вот не знаю, где эти столы сейчас. Хорошо напомнили — надо бы выяснить…

      — Получается, прогорели?

      — Если б я один раз прогорал! Смешнее всего, когда по пути из Болоньи в Рим купил у каких-то прохиндеев видеокамеру. Потерял 500 долларов. Открыли багажник, показали — нормальная камера. Но почему-то в два раза дешевле, чем в магазине. Ненадолго отвернулся — подменили коробку. В той, которую отдали мне, лежала точно такая же камера, но из пластика.

      — Прежде вас называли лучшим бизнесменом среди баскетболистов.

      — Да какой я лучший?! Просто был капитаном — не хотел, чтоб ребята светились по магазинам. Собирал за границей деньги, сам ездил и покупал на команду. Везли в Союз мохер и магнитофоны. Все тащили огромные сумки. Для того чтобы таможенники не цеплялись, багаж делили между собой. А на Западе особенно хорошо шли советские фотоаппараты.

      — Кому они были нужны?

      — Так ведь оптика прекрасная. Обычный фотоаппарат там стоил 500 долларов, наши брали по 100. Еще на икру был спрос.

      — Сколько вы тогда зарабатывали в "Жальгирисе"?

      — 300 рублей. Но у нас в коммерческом смысле башка варила.

      — И у кого из баскетболистов варила лучше всех?

      — У Тараканова с Марчюленисом.

      — Вас на таможне никогда не вязали?

      — В 1980-м не дали вывезти в Италию килограмм икры. Написали письмо в клуб, что занимаюсь контрабандой. Икру отобрали. Полгода был невыездным.

      — Вы легко отделались. С Белостенного дважды снимали "заслуженного".

      — Я не в курсе, за что. Это было намного раньше. Очень Белостенного жалко, такая тяжелая смерть. Как-то увиделись в Москве. Нас всех собрал Сергей Кущенко на Ходынке перед матчем Евролиги ЦСКА — "Таугрес". И мы поняли: с Белым что-то не то творится, исхудал. Хотя ничего не рассказывал про болезнь: "Все нормально, ресторан в Трире…"

      — Сейчас какой-то бизнес есть в вашей жизни?

      — Баскетбол. Это моя жизнь, кайф, бизнес, свободное время…

      — Решись вы бросить баскетбол и сосредоточиться на бизнесе — зарабатывали бы больше?

      — Ну и что? Полагаете, я был бы счастливее?

      — Сколько знаете языков?

      — Пять. Мне языки легко даются. В Испании мы с Сабасом заговорили недели через две. А спустя пять месяцев нас пригласили на рождественскую телепередачу, вырядили римскими гладиаторами. Болтали уже бойко. Потом я отправился играть в Италию — заговорил и там. Главное, радио почти не выключал. Польский знаю с детства. Русский выучил в сборной СССР, Мышкин с Ереминым натаскали. Всё смеялись надо мною: "Знаешь, что такое переносица?" "Конечно, — отвечаю. — С одного места перенести на другое".

      — Думаете на каком?

      — С вами разговариваю — думаю на русском. Испанский у меня вовсе не забывается, а вот итальянский надо бы освежить.

      — Вам все легко дается. Даже дом в Малаге выстроили по собственным эскизам.

      — Только отремонтировал. Сделал пол с отоплением. Я во всех квартирах что-то додумывал. Могу хоть маляром быть, хоть сантехником. От физического труда лучше себя чувствую. Вот жил в Казани пять лет. Чтоб к дому проехать на машине, приходилось расчищать вручную всю улицу. Метров сто. Но мне это было в радость. Как-то поколол семь кубов дров.

      — Тоже в Казани?

      — Да. Заказал грузовик дров для камина. Когда их у порога свалили, соседи ахнули: "Ты что?" Но я быстренько управился. Сам оттащил в подвал. Дом пропах березовыми чурками. Красота!

      — Как люберецкую квартиру оформили?

      — Там было очень аккуратно, но не хватало уюта. Какого-то столика, комода, телевизора, картин. Все купил. Теперь ощущение, что живу в этой квартире лет десять.

      — Кто-то из баскетболистов вашего времени за границей приобрел картину, повесил в гостинице — а уезжая, забыл снять. Это были не вы?

      — Нет. Кажется, Коля Дерюгин. Я однажды купил штук тридцать пластинок. В аэропорту поставил, чтоб поздороваться — и все, забыл про них. Кому-то достались. Pink Floyd, Boney M, АС /D С …

      — Какую музыку ставите в раздевалке "Триумфа"?

      — Ставлю, к сожалению, не я. Ребята гоняют свою попсу. Я русскую музыку люблю. Но в машине у меня сейчас стоит литовский диск.

      — Правда, что у вас постоянно болит нога?

      — Правда.

      — Последствия какой травмы?

      — Чемпионат Европы-95. После нее так толком и не вернулся в большой баскетбол. Хотя три года считался играющим тренером.

      — Вы 16 лет живете с болью?

      — Хрящ в колене — боль терпимая, это не зуб и не голова. Помню, отыграли чемпионат Европы, заняли второе место. Колено уже ныло, но никому слова не говорил. На обратном пути в самолете раздуло, как дыню. Но вроде отпустило — и я вместо больницы поехал на просмотр в Турцию. Тренер говорит: "Какой-то у тебя бег странноватый…" Прошло десять дней — я перед турками извинился: "Надеялся, что переборю боль. Не получается".

      — Вы же всего добились тяжелейшим трудом. Вместе с женой посреди ночи отправлялись в зал — она передавала вам мяч, а вы отрабатывали бросок. Став тренером, встречали игрока, который столько бы работал?

      — В "Триумфе" есть такой — Егор Вяльцев. Болит, не болит — пашет. А жена моя — умница. Вставала и шла, когда я просил. Дочки просто дрались за то, чтоб подавать мне мячи.

      — Если узнаете, что ваш игрок всю ночь с женой в зале отрабатывал броски — что скажете ему наутро?

      — "Ты молодец, но одного раза не хватит". Я пришел в баскетбол в 14 лет, не умея ничего. Бывают люди вроде Карелина — им качаться не надо, природа все подарила. Чуть-чуть помоги природе — станешь суперменом. У меня такого не было. Однако уже в 1979-м в составе сборной СССР стал чемпионом Европы. В 20 лет.

      — Вы человек увлекающийся. Впервые поучаствовав в автогонках, взяли первый приз.

      — Это в Испании было ралли города. На презентации машин организаторы устроили шоу — слалом на автомобилях. Нужно было проехать между фишками. Нас с Сабасом пригласили как гостей. Он за руль садиться не стал, а я с двумя дочками решился. Почему нет? Я же бешеный насчет машин. Взял BMW. Пристегнул дочек сзади, отъездил первый круг. Организаторы подбегают с круглыми глазами: "У тебя пятое время! Будешь дальше участвовать?"

      — Соперники были серьезные?

      — Много профессиональных раллистов. Еще один заезд — у меня второй результат. BMW скользит, задний привод. Теряешь время — и перед финалом я пересел на маленькую Lancia. На одну сотую обогнал местную легенду автоспорта. Но с машинами у меня не всегда здорово складывалось.

      — То есть?

      — Однажды после игры ехал из Марбельи, недалеко от дома сморило за рулем. Знаете, от чего проснулся?

      — От удара?

      — До этого не дошло. Звук камней на насыпи, шуршали под колесом. Внизу обрыв. Словно меня кто-то за плечо ухватил. Наверное, ангел-хранитель. Еще полтора метра — и все, я покойник. Вырулил обратно, остановился — такой адреналин, что потом полночи не мог заснуть. И в Перми был неприятный случай.

      — Снова за рулем?

      — Да. Ехал зимой проселочной дорогой, стемнело. Музыку заслушался и не заметил, как разогнался до 90 километров в час. А там лед сплошной. Вдруг вижу — через полсотни метров резкий поворот. Бью по тормозам, но меня продолжает нести. За эти секунды вся жизнь промелькнула перед глазами.

      — Обошлось?

      — Кое-как повернул, после чего занесло, и уткнулся в кусты. Это лучше, чем овраг, который был впереди. Если б туда улетел — до свидания. С тех пор езжу аккуратно. Хотя раньше обожал скорость. Как-то в Испании так мчался, что две полицейские машины обогнал!

      — Представляем, в какую сумму вам это встало.

      — Испанским полицейским взятки предлагать бессмысленно, поэтому сказал правду. "Я нажал на газ и такой кайф испытал, что забыл обо всем на свете. Но в этом месте регулярно проезжаю. Если еще раз хоть на километр превышу скорость — сразу двойной штраф выписывайте". Как ни странно, подействовало. Отпустили.

      — Когда-то вы и мотоциклы любили.

      — В юности. На велосипед с маленькими толстыми колесами поставили движок от мопеда. Я на этом драндулете напоминал Волка из "Ну, погоди!". Зимой по льду рассекал. А когда постарше стал, решил на "Яве" прокатиться. Думал, что все умею, попытался в поворот войти, не сбавляя скорости, и упал. Ничего, слава богу, не сломал, но ободрался сильно. Больше к мотоциклу не подходил.

      — Вы и акваланг освоили. Первое погружение помните?

      — За это спасибо Кущенко. Во времена "Урал-Грейта" он пригласил нас с Сергеем Беловым в Ниццу, где снимал летом виллу. Кущенко долго уговаривал нырнуть с аквалангом, в красках расписывал, как это чудесно. Инструктора для меня нашел. И я согласился. После нескольких теоретических уроков тот говорит: "Теперь будешь сдавать экзамен, чтобы получить сертификат". Мы опустились в воду метров на двадцать. От страха бросало в дрожь. Особенно, когда инструктор показал жестами: снимай маску. Первая мысль: никогда! На такой глубине — и без кислорода?!

      — А инструктор?

      — Настаивает. Я скрепя сердце подчинился. Задержал дыхание, думал, секунд на сорок меня точно хватит. Но и пятнадцати не прошло, как инструктор махнул рукой: мол, надевай обратно. Затем он ладонь к подбородку поднес. Что означает жест, я не понял, но на всякий случай вырвал у него шланг с кислородом. Всплываем, и он говорит: "Все отлично, но одну ошибку допустил". "Какую?" — "Я показал, что у меня воздух заканчивается, а ты вместо помощи вырвал шланг и сам дышать начал".

      — Что удивительного видели на морском дне?

      — В Ницце давным-давно снимали фильм про затонувший город. И на 30-метровой глубине сохранился макет этого города. Фантастическое зрелище. Понравилось нырять с аквалангом и на озере в районе Клайпеды. Очень красивые места. Там когда-то на острове замок стоял. Потом ушел под воду — как и разрушенный мост. Все это можно увидеть, потрогать руками. Полно раков, рыбешек. Был момент, когда я совмещал работу в "Динамо" и сборной Литвы. Обе команды готовились в тех краях. Я разрывался, потому что в день у меня набиралось по четыре, а то и по шесть тренировок. Единственной отдушиной был тихий час. В это время садился в машину, ехал на озеро и плавал с аквалангом. Помогало хоть как-то отвлечься и не сойти с ума от баскетбола.

      — А как не сойти с ума, участвуя в матче продолжительностью 24 часа? Причем не один раз — четыре!

      — Зато вошел в "Книгу рекордов Гиннесса". Три таких матча состоялись в Испании, один — в Литве. При этом формат менялся: играли двумя командами, три на три или целый турнир организовали. Заявилось на него больше двадцати команд. Проигравшие постепенно отсеивались.

      — Сколько времени вы проводили на площадке?

      — По полтора часа. И столько же отдыхаешь. Терпимо. Кстати, это была моя идея — организовать такой матч в Литве под открытым небом. Если в Испании играли любители, то мы собрали профессиональных баскетболистов, в том числе из "Жальгириса". В центре Паланги соорудили площадку.

      — С погодой угадали?

      — Как бы не так! Шел дождь, но мы и не думали сворачиваться. Хотя играть было невыносимо. Деревянные доски намокли, скользко, разгоняешься под кольцо — а остановиться не можешь. Бросаешь мяч на ходу в его сторону и вылетаешь с площадки. Ребятам объяснял: "Это не обычный матч — на максимуме постоянно не побегаешь, экономьте силы". Но один парень из "Жальгириса" с первых же минут завелся. Носился туда-сюда, сверху забивал. Прошло часа четыре — и его увезли в больницу. Переутомился.

      — А вы как выдержали?

      — Не представляю. Лишь когда матч закончился, понял, что дико устал. Все тело болело. До гостиницы надо было пройти километр. Так это расстояние еле-еле осилил за полтора часа. Шел как робот… Вообще-то к баскетбольным шоу мне не привыкать. Помню, в 80-е наш "Жальгирис" дружил с артистами каунасского драмтеатра. Время от времени играли с ними в баскетбол. Чтоб уравнять шансы, на площадку мы выходили то в ластах, то в боксерских перчатках. Было весело.

      — Самый грязный игрок вашего времени?

      — Тут нет равных югославам. Плюнуть, ударить исподтишка — для них это в порядке вещей. Использовали любые провокации.

      — Даже такие звезды, как Петрович, Кукоч, Раджа?

      — Кроме Кукоча. В 1985-м на чемпионате Европы я не выдержал, подошел к югославской скамейке и сказал Петровичу: "Ты классный баскетболист. Но если не закончишь с грязными приемами — пожалеешь". Тот поутих. А год спустя "Жальгирис" встречался в финале Кубка чемпионов с "Цибоной". Накич потолкался с Крапикасом, на выручку поспешил Сабонис. Югослава он не бил — просто пуганул рукой. Но хитрый Накич рухнул, будто кувалдой огрели. В итоге Сабаса удалили, и финал мы проиграли.

      — Как узнали об аварии Петровича?

      — В июне 1993-го в Польше проходил квалификационный турнир к чемпионату Европы. Сборные Литвы и Хорватии жили по соседству. С Драженом виделись перед самым отъездом. Он с подругой Кларой на машине поехал в Германию. На следующий день нам рассказали, что Петрович погиб. А Клара выжила.

      — И вышла позже замуж за немецкого футболиста Оливера Бирхоффа.

      — Правда? Не знал…

      — Помните, как на Олимпиаде в Сеуле поили Петровича на допинг-контроле?

      — Это сейчас там безалкогольное пиво приносят. Раньше давали нормальное. После матча организм обезвожен, поэтому комиссар матча нам говорил: "Набирайте пива сколько угодно — только не затягивайте со сдачей анализа". Мы-то с Сабасом быстро отстрелялись, а Петрович — никак. Вот и накачали пивом так, что пришлось его из комнаты под руки вытягивать. Разве с Сабасом кто-то сможет потягаться?

      — А вас хоть раз выносили — как Петровича?

      — Нет. Удар держать умею. Сколько бы ни выпил — с ног не падаю. Был эпизод на универсиаде в Палермо в 1997-м. Я уже тренировал литовскую сборную, ее костяк составляли игроки моей команды "Олимпас" из Плунге. Ребятам полностью доверял. Но выяснилось, что накануне решающего матча они загуляли. Мы продули и потеряли шансы на медали. Расстроился ужасно. Выпил с друзьями водки, потом поднялись на крышу отеля. Перелез через перила и ходил по краю — демонстрируя, как хорошо себя чувствую.

      — Какой был этаж?

      — Шестой или седьмой. Никакого страха не испытывал. Так я к чему рассказываю?

      — К чему?

      — Ноги у меня крепкие — в любом состоянии могу идти. Хотя возвращение в номер, честно говоря, далось уже с трудом. Брел по этажу, опирался об стены, — и мне казалось, что они двигаются.

      — Легенды ходят, как баскетбольная сборная отмечала победу в олимпийском Сеуле. Из команды на церемонии закрытия Игр спустя два дня появился один Тараканов. А вот где были вы, например?

      — Не помню. Там все было как в тумане. Сплошная эйфория. В память врезалось почему-то другое — Сабас костюмы в магазине заказал. И вот шли мы по Сеулу вдвоем абсолютно счастливые, на шее — золотые медали. А корейцы подходили и предлагали их купить. Мы хохотали: "50 тысяч долларов — медаль ваша". Долго плутали, пока отыскали этот магазин. Еще запомнилось, как на следующей Олимпиаде в Барселоне праздновали бронзу — первую в истории сборной Литвы.

      — Да уж, Елена Баранова нам в интервью вспоминала, как Сабонис тогда в Олимпийской деревне огромную бутылку водки разбил.

      — Водка — мелочь.

      — Еще что-нибудь разбили?

      — Больше ничего. Но в номерах устроили салют. Из бутылочек с протеином. В комнатах было белым-бело. Впрочем, на фоне кубинцев — мы ангелы.

      — А что кубинцы?

      — В день отъезда из Олимпийской деревни вынесли все, что можно — вентиляторы, телефоны, настольные лампы…

      — Что Александра Яковлевича Гомельского могло вывести из себя?

      — То ли Йовайша, то ли кто-то из литовцев однажды обратился к нему: "Тренер, скажите…" Гомельский взорвался: "Я вам дам "тренер"! Что за дела?" Не понравилось, что назвали его на западный манер. А мы-то в Литве привыкли обходиться без отчеств. Гарастаса называли по имени — Владас или "тренер".

      В конце 70-х меня впервые взяли в сборную на матчи в Америку. Одним из наших соперников была университетская команда из Мичигана. Гомельский указал на темненького парня: "Закрой вот этого". А он как начал меня возить! За две минуты я получил три фола. Гомельский тут же убрал с площадки, напихал: "Совсем защищаться не умеешь". Кто же знал, что это был Мэджик Джонсон… Гомельский был очень требовательный. Доставалось от него даже в юбилейном матче ветеранов, в котором он руководил нашей командой. Стоило пару раз ошибиться, как начал мне эмоционально выговаривать. Я рассмеялся: "Александр Яковлевич, может, хоть сегодня будете спокойнее реагировать? Мы уже сами тренеры…"

      — Игроки обманывали Гомельского?

      — Была история на турнире в Болгарии, когда едва не погорели. Гомельский куда-то уехал, вернуться должен был не скоро. Вся команда собралась в баре. Сидели, выпивали. Вдруг в полпервого ночи углядели его в дверях. Бутылки и бокалы мгновенно попрятали за спину и под стол. Делаем вид, что беседуем. Заходит Гомельский: "Что расселись? Спать пора. А ну по номерам". Пауза. Никто не двигается. Как уйти, если за спиной спиртное?

      — Что придумали?

      — Кто-то один встал, отвлек Гомельского вопросом и увел в сторону. Тот как будто ничего не заметил. Но после зашел в комнату, где жил я с Куртинайтисом, и хорошенько нам вставил. Считал, что мы главные заводилы. Но мне в таких вопросах ближе мнение Гарастаса. Правильно он говорил: "Если можешь совмещать гулянки и работу — ради бога. Нет — пей молоко".

      — Что за насекомое укусило вас на чемпионате мира-82 в Колумбии за два дня до финала?

      — То ли комар, то ли паук. Произошло это на лужайке перед отелем, где играли в гольф. Поначалу не обратил внимания на боль в ноге. Но на следующий день покраснела и распухла. Мы договорились поехать на ранчо к одному литовцу, который жил в Колумбии. Он, к счастью, оказался врачом. Осмотрел ногу: "Похоже на заражение". Рванул с нами в гостиницу, где вколол антибиотик. О том, чтоб играть в финале с американцами, не было и речи. Хотя Гомельскому сказал: "Если кто-то получит фолы и будет очень нужно — выйду". Но справились и без меня. Я уже не то что бегать — ходить не мог. И после матча Мышкин на плечах отнес меня в раздевалку.

      — Был у вас шанс попасть в НБА?

      — В 1986-м сборная отправилась на матчи в Америку без Сабаса, Курта и меня. Мы с "Жальгирисом" играли в Турции в еврокубках. Сборная уступила два матча, что воспринято было как ЧП. А мы с "Жальгирисом" победили и 1 ноября прилетели в Москву. У меня великолепное настроение — в этот день родилась дочь. Только и мысли о семье. Но в аэропорту встретил человек из Спорткомитета и вручил билет в США: "Ты обязан срочно присоединиться к сборной". Деваться некуда — полетел. В оставшихся матчах набирал много очков, все получалось. В американской газете помню заголовок: "Кто остановит русский паровоз?" — и моя фотография. Так вот, под конец турне в наш отель приехали представители "Хьюстона", предложили контракт.

      — Что ответили?

      — "Большое спасибо. Остаться в Америке не могу. Дома родители, дети, жена…" Через пару лет началась перестройка, открылись границы. Но было поздно.

      — Верили, что у Сабониса, измученного травмами и операциями, получится в НБА?

      — Я вам отвечу словами самого Сабаса, который однажды сказал: "Если б знал, что в НБА играть так легко — уехал бы раньше". В Европе приходилось гораздо тяжелее.

      — У кого-то из "Жальгириса" 80-х судьба сложилась трагично?

      — Помните Чивилиса? Отличный был игрок. Умер в 41 год. Он всегда держался особняком. Очень любил пиво, много курил. Даже когда играл, день у Чивилиса начинался так: глоток пивка, сигарета — и лишь после этого открывал глаза. Последний раз виделись, когда Сабас собрал всю команду. Пошли поиграть. Чивилис вышел на площадку, мы смотрим: заторможенный, никакой координации. Бросаешь мяч, он уже мимо пролетел, а Чивилис только пытается его поймать. Но мы и представить не могли, что дела его так плохи. Оказалось, у него целый букет — цирроз, туберкулез. Сгорел моментально.

      — Остальные игроки вашего "Жальгириса" при деле?

      — Бразис, Куртинайтис, Крапикас — тренеры. Сабас — президент "Жальгириса". Лекараускас уехал с семьей в Америку, работает с детьми. Йовайша — помощник мэра в родном Аникщяе.

      — Кстати, вас в политику звали?

      — Да. Но мне это неинтересно.

      — Удивитесь, если Сабонис когда-нибудь станет тренером?

      — Он в шутку говорит: "Уже надоело бездельничать. Возьми к себе помощником". Но мне кажется, Сабонис — идеальная кандидатура для президента баскетбольной федерации Литвы. Тем более что нынешний руководитель — Гарастас — на третий срок баллотироваться не собирается. Летом после чемпионата Европы он уходит.

      — Выглядите вы счастливым человеком.

      — Я самый счастливый человек на свете! У меня три дочки. А самое главное — живы родители. Папе — 81, маме — 77. Каждый день я молюсь за их здоровье.