Что можно приготовить из кальмаров: быстро и вкусно

Книга Джека Коггинса посвящена истории становления военного дела великих держав – США, Японии, Китая, – а также Монголии, Индии, африканских народов – эфиопов, зулусов – начиная с древних времен и завершая XX веком. Автор ставит акцент на исторической обусловленности появления оружия: от монгольского лука и самурайского меча до американского карабина Спенсера, гранатомета и межконтинентальной ракеты.

Коггинс определяет важнейшие этапы эволюции развития оружия каждой из стран, оказавшие значительное влияние на формирование тактических и стратегических принципов ведения боевых действий, рассказывает о разновидностях оружия и амуниции.

Книга представляет интерес как для специалистов, так и для широкого круга читателей и впечатляет широтой обзора.

Чингисхан

К моменту смерти своего отца (возможно, ок. 1175 года) молодой Темучин уже утвердился как племенной вождь, но многие из его соплеменников перешли от него под руку более сильных вождей, которые могли защитить их от непрерывных набегов и нападений соседей. Перипетии межплеменных столкновений вскоре поставили юношу во главе группы беженцев, а в яростных сражениях он выступал уже как вождь немногочисленных преданных воинов, вынужденных скитаться из одной долины в другую. Именно в этих сражениях ковалось и закалялось оружие, которому будет суждено повергнуть половину мира к ногам кочевых скотоводов.

Ничто так не способствует успеху, как воинские удачи, и после нескольких с трудом одержанных побед все увеличивающееся число родов начало мало-помалу возвращаться под знамена Темучина. Когда он чувствовал себя достаточно сильным, он нападал на соседние племена, преследовал их вождей, как когда-то был гоним он сам, а покоренные им кочевники вливались в его рать. Его ближайшие соратники, те, кто следовал за ним и сражался рядом с ним в самые горькие и трудные времена, стали теперь командовать теми или другими отрядами его постоянно растущего войска. По мере того как росла и ширилась его известность, многие из соседей добровольно шли под его руку. Тех, кто сам приходил к нему, он принимал с почетом, те же, кто сопротивлялся, могли потом сколько угодно роптать на свою судьбу. В конце концов на курултае, то есть на большом совете ханов, он получил титул Чингис Хакана – великого правителя, властителя всех живущих.

В его характере были терпение и решительность охотника. К этим природным качествам кочевника добавились еще и непреклонность намерений и самодисциплина, свойственная вождям его уровня. Но прежде всего он был прирожденным организатором. Рыхлое сборище племен он превратил в армию, отборное сообщество всех мужчин, от юношей до стариков. Племенные банды налетчиков он превратил в полки – стяги, – состоящие из отдельных десятков и сотен воинов. Каждый стяг насчитывал тысячу человек, которые делились на десять эскадронов по сто человек. Каждая сотня состояла из десяти десятков воинов. Десять стягов образовывали дивизию, или тумен, а несколько туменов, обычно три, – армию. Отборные воины входили в отдельный тумен – гвардию хана.

Все воины были вооружены длинной, слегка искривленной саблей с острым концом – подобной оружию кавалерии более близких к нам времен, – которой можно было наносить как рубящие, так и колющие удары, и мощным луком. Некоторые воины имели по два лука – один более короткий, охотничий, и боевой – более длинное и мощное оружие. Использовались различные виды стрел – более легкие для стрельбы на дальние дистанции, и стрелы с более толстым древком и более мощным железным наконечником, предназначенные для пробивания брони. Лук или луки носились в чехле – саадаке – на левом боку, большой колчан со стрелами – на правом. Сабля в кожаных ножнах подвешивалась на спине всадника так, что ее рукоять выступала над левым плечом.

Некоторые кочевники были вооружены также копьем, на котором ниже наконечника был прикреплен пучок конского волоса, или железными крюками для стаскивания противника из седла, но главным оружием оставался все-таки лук.

Для защиты от оружия противника монгольские воины надевали шлемы из железа или кожи, покрытой толстым слоем лака и усиленной нашитыми железными вставками. Кожаный нашейник, тоже усиленный железными полосами, спускался со шлема по спине до лопаток. Отдельные копьеносцы имели и небольшой круглый щит из кожи с железными бляшками. Для защиты тела из жесткой кожи делались нагрудники и нараменники, закрывавшие плечи. Иногда всадники надевали и нечто вроде кирас из кожи, на которую нашивались железные пластины.

Порой на лошадей тоже надевались доспехи, защищающие им грудь и бока; для этой цели тоже наверняка использовалась кожа. В степях это был наиболее доступный материал (чего нельзя сказать о железе) и легче всего обрабатываемый.

Кроме оружия и защитного снаряжения каждый воин имел также войлочную шапку и овчинную куртку – без сомнения, подобные тем, которые и ныне носят монгольские скотоводы, – а еще аркан и веревку, мешок с ячменем, котел, топор, соль, иглы и жилы для починки снаряжения и одежды.

У каждого всадника была по крайней мере одна верховая лошадь, а порой их число доходило до полудюжины.

Монгольские степные лошади не отличались особой красотой или статью, но были крепкими и выносливыми – могли добывать зимой еду из-под снега и существовать на самом минимуме съестного. Невозможно заподозрить монголов даже в каком-либо подобии сострадания ни к одному живому существу, но, как широко использовавший коней народ, они, без сомнения, тщательно ухаживали за своими лошадьми, насколько это позволяли обстоятельства. Без подобного ухода никакие переходы конницы на дальние дистанции с той скоростью, которую развивали орды Чингисхана, были бы невозможны.

Перед сражением войско выстраивалось в пять рядов на значительном расстоянии один от другого. Копьеносцы и лучники сочетались таким образом, чтобы достичь максимального эффекта от обстрела и удара конницы. Копьеносцы, занимавшие два первых ряда, были облачены в полный доспех, их кони также несли на себе кожаное защитное облачение. Три последних ряда занимали лучники. В начале боя они выдвигались вперед через промежутки в передовых рядах, чтобы осыпать врага стрелами и снова занять свои места позади копьеносцев до начала атаки.

В войске царила строжайшая дисциплина. Каждый воин должен был помогать своим товарищам, отбивать их, если тех пытались взять в плен, помогать им в случае ранения и никогда не поворачиваться спиной к врагу, если только не давался сигнал к отходу. Каждое самое малое подразделение из десяти человек, таким образом, было тесно сплоченной группой, образованной из людей, годами живших вместе и вместе сражавшихся, могущих всегда надеяться на товарищей. Современники отмечали, что «если один, или два, или три воина из десятка пустятся в бегство в день битвы, все остальные будут казнены… и если двое или трое из группы в десять человек пустятся в притворное бегство, а остальные не последуют за ними, то отставшие также будут казнены».

Мусульманский летописец писал: «Столь велик был страх, который Аллах вселил во все сердца, что случалось так – один-единственный татарин въезжал в селение, в котором жило много людей, и убивал их одного за другим, причем ни один человек не осмеливался оказать сопротивление». Смирение не присуще людям Запада, и европейцу трудно представить себе состояние людей, покорно идущих на бойню.

Пленники, захваченные монголами, либо отправлялись в долгий и тяжкий путь на их родину – причем в пути они умирали тысячами, – либо использовались в качестве живого щита при взятии следующего города. Когда монголы возвращались в свои степи, они обычно убивали всех тех, кого несколько раньше щадили, чтобы те служили им.

Такова была политика монголов – основы которой были заложены самим Чингисханом, – что никаким людям не позволено было выжить, чтобы организовать какое бы то ни было сопротивление. Города и селения, которые могли бы стать объединяющими центрами, разрушались, а их системы орошения, сады и возделанные поля методически уничтожались. Часто трудившиеся на полях жители щадились до того момента, когда созревал урожай, а потом они и их семьи также уничтожались.

Во время своих завоевательных походов монголы настолько тщательно соблюдали этот принцип поголовного истребления жителей, что даже внезапно появлялись в уже обезлюженных районах, проверяя, не остались ли выжившие их обитатели и не вернулись ли они в руины своих жилищ.

Такой же террор применялся ими и в отношении правителей страны или племени – те члены правящего дома, которые пытались сопротивляться волне монгольского нашествия, преследовались и уничтожались. Такая судьба постигла Мохаммеда, шаха великого Хорезмского ханства. Один из столпов ислама, он в конце концов смог найти укрытие на острове Каспийского моря, где вскоре и умер, сломленный и нищий. О его преследовании известно, что погоня за ним была столь яростной, что несколько разгоряченных ею монголов, преследуя верхом его уплывающую лодку, въехали на своих конях в воду и рвались за ней до тех пор, пока не утонули.

Другие правители погибали в бою или во время бегства их приверженцев. Бела, король Венгрии, сумевший спастись во время рокового для него сражения на реке Сайо (так называемая Мохийская битва), когда были уничтожены его армия и его королевство, был вынужден постоянно скрываться, меняя укрытия, а его преследователи гнались за ним вплоть до побережья Далмации. Когда же король попытался скрыться на одном из прибрежных островов, монголы достали лодку и последовали за ним. Король все же смог оторваться от них и вернуться на материк, но погоня продолжилась и там. Загнанный монарх скрывался от своих преследователей, переезжая из города в город, и в конце концов снова попытался скрыться в архипелаге островов. Нет сомнения, что неумолимые преследователи в погоне за ним были готовы обыскать всю Адриатику, но получили приказ вернуться и присоединиться к общему отходу монгольских войск, возвращавшихся на родину.

Ленивые некогда кочевники, ставшие уже испытанными воинами, обрели теперь то, чего им раньше недоставало – дисциплину и организацию. Нелегко было обитателям вольных степей научиться этому, но над ними довлела железная воля их предводителя, и их энергия многократно умножилась. Против их объединенной силы не могло устоять никакое отдельно взятое племя, и по мере того, как возрастала их мощь, соответственно ей росли и самонадеянность и амбиции того неукротимого человека, который предводительствовал ими. Они уже больше не были презренными пастухами, с восхищением взиравшими на китайских императоров, правивших за Великой Китайской стеной, и обреченных быть натравливаемыми друг на друга. Теперь все эти племена – ойроты, тангуты, меркиты, татары – с гордостью называли себя монголами. И по мере того, как объединенная армия уходила все дальше и дальше, в их родных степях воцарялся мир, женщины и дети пасли стада скота и играли среди юрт, твердо зная, что, когда на горизонте появятся верховые воины, это будут друзья, а не враги. Поскольку прежние враждовавшие между собой племена слились в великую монгольскую армию, старые разногласия и кровная вражда теперь были забыты. А чтобы вселить уверенность в то, что они не оживут вновь, их хан провозгласил, что все межплеменные споры должны быть прекращены, а вражда монгола с монголом будет отныне считаться преступлением.

Долгое время существовали враждебные отношения между номадами, жившими вне пределов Великой Китайской стены, и цивилизованными китайцами, укрывавшимися за ней. Теперь силы номадов были объединены. Воля одного человека сковала из них смертельно опасное оружие. Но, как и всяким подобным оружием, им нельзя было бесконечно только размахивать, даже такому человеку, как хакан. Будучи обнажено, оно должно было быть пущено в ход – и вождь кочевников без колебания нанес им удар по могучей империи Сун.

Поэтому тумены развернулись на север, и вскоре флаги с девятью хвостами белых яков уже развевались в пределах Великой Китайской стены. Задачей этой стены было не пропускать небольшие банды мародеров, но ей не дано было остановить армию вторжения под предводительством такого военачальника, как Чингисхан. Начальные нашествия были всего лишь крупного масштаба набегами – наносящими поражения высланным против них армиям и сеющими широкомасштабные разрушения, – но не трогающими крупных, обнесенных высокими стенами городов. Так, однако, не могло долго продолжаться. По мере того как монголы приобретали опыт (они также нашли разумное применение захваченным в плен или перешедшим на их сторону китайским солдатам и инженерам), они начали успешно осуществлять осаду многих городов. Такие осады стали все более частыми, и слабый правитель, занимавший трон китайского императора, пришел от них в ужас и пустился в бегство (1214). В последовавшем за этим смятении монголы снова вторглись в Китай, и великая империя Сун утонула в крови и огне. К счастью для обитателей страны, отважный и мудрый Елюй Чуцай, плененный Чингисханом, произвел на хакана глубокое впечатление своей смелостью и верностью своему бежавшему владыке. Этот человек приобрел вскоре большое влияние на монгольского правителя (вернее, правителей, поскольку он служил также и Огудаю). Его сдерживающее влияние на диких и жадных варваров смогло спасти миллионы жизней. Как советник и, впоследствии, ведущий министр новой Монгольской империи, он в течение тридцати лет многое делал для смягчения разрушительной политики ханов по отношению к народам завоеванных стран. Именно благодаря ему сохранены остатки империи Чин и создана система управления на вновь завоеванных территориях. «Вы можете завоевать империю, сидя в седле, – сказал он, согласно легенде, хакану, – но вы не можете таким образом управлять ею». И именно в традициях его учения Кубла-хан, внук Чингисхана, правил своей громадной империей, включавшей в себя весь Китай, Корею, Монголию, Тибет и значительную часть Сибири.

Следующим предприятием хаканов (1219) был поход против Хорезмского ханства. Его территория включала в себя современный Иран, Афганистан, Туркестан и часть Северной Индии. Армия вторжения, численность которой доходила, по оценкам, до 150 000 воинов, наступала четырьмя колоннами. Шах Мохаммед, не воспользовавшись своим численным превосходством, решил занять оборону вдоль границы по реке Сыр-Дарье.

Прославленный монгольский военачальник Джебе-нойон повел два тумена по холмистой равнине, угрожая правому флангу шаха, тогда как другие три колонны двинулись северным маршрутом. Две из них, под командованием сыновей хана Джучи и Чагатая, дойдя до Сыр-Дарьи, повернули к югу и, взяв по дороге несколько приграничных крепостей, соединились с Джебе-нойоном неподалеку от Самарканда. Шах едва успел собрать свои силы, когда в его тылу, словно материализовавшийся мираж, появился Чингисхан с четырьмя туменами. Он пересек Сыр-Дарью и исчез в песках громадной пустыни Кара-Кум, через короткое время появившись у самых ворот Бухары. Столь мастерски выполненный маневр разрушил все оборонительные планы хорезмцев до самого основания. Шах пустился в бегство, а Бухара, одна из твердынь ислама и центр мусульманской культуры, была предана огню и разграблению. Такая же участь постигла и Самарканд, а за ним и еще ряд городов. В течение пяти месяцев главные силы ханства были разгромлены, а города, насчитывавшие сотни тысяч жителей, превращены в груды безжизненных руин. Вероятно, никогда еще ни до, ни после этого многолюдная страна не превращалась в безжизненную пустыню за столь краткое время.

Затем началась самая грандиозная конная погоня в истории, поскольку хакан повелел Джебе-нойону и полководцу-ветерану Субэдею с двумя туменами следовать за шахом и захватить его живым или мертвым. От Самарканда до Балха, до подножия горных цепей Афганистана продолжалась погоня за шахом, а оттуда – еще пятьсот миль до Нишапура. Весенняя трава была прекрасным кормом для лошадей, и каждый воин вел с собой еще по нескольку лошадей. Это было необходимо, поскольку в иные дни они проходили от семидесяти до восьмидесяти миль. Тумены приступом взяли Нишапур, но шах ускользнул от них, и не знающие усталости монголы продолжили погоню. Теперь они двигались на север, беря город за городом и нанеся поражение персидской армии неподалеку от нынешнего Тегерана. Шах рванулся в Багдад, но монголы следовали по пятам, в одном месте приблизившись к нему на расстояние выстрела из лука. Затем он сменил направление и двинулся на север, к Каспию. Здесь, еще раз увернувшись почти от верного плена, он нашел убежище на одном из островов, где вскоре после этого и умер.

Прибывший к остановившимся после погони туменам гонец принес их командующим разрешение хакана двинуться в Западную Европу, и два военачальника повернули своих воинов к северу, к горным высям Кавказа. Пройдя перевалами через горы Грузии, они разгромили Грузинское царство. Перевалив через Главный Кавказский хребет, нанесли сокрушительное поражение армии аланов, гирканцев и кипчаков. Их движению к северу путь преградила русская армия под командованием князей Мстислава Киевского и Даниила Галицкого, которая перешла Днепр. На берегах реки Калки эта армия потерпела поражение – так закончилось первое столкновение монголов и Запада. Однако сопротивление русских было, по всей видимости, столь упорным, что монгольские военачальники повернули своих воинов на юг, в Крым, где заполучили дружбу венецианцев, взяв и разорив торговые поселения их соперников-генуэзцев. И наконец, получив приказ хакана, направились домой. В пути умер Джебе-нойон, но Субэдей привел в родные степи своих воинов, нагруженных добычей. Погоня и поход продолжались более двух лет, войска прошли неимоверно длинный путь. В соответствии с монгольскими обычаями они, без сомнения, пополняли свои ряды за счет кочевых народов, встречавшихся им по пути, а также получали у них припасы и новых лошадей. Вероятнее всего, домой они вернулись еще более сильными, чем перед началом похода. Для европейцев это было зловещее предзнаменование грозящей им судьбы, поскольку коварный Субэдей был одержим идеей возглавить завоевание монголами Запада.

Тем временем хакан продолжал завершать свое безжалостное покорение Хорезма. Отважный Джелал-ад-дин, сын шаха и его преемник, потерпел окончательное поражение в последней битве на берегах Инда, сумев спастись только благодаря тому, что вместе с конем спрыгнул с десятиметрового обрыва в реку и переплыл на южный берег. Погоня за ним продолжалась до стен Дели, но жара и болезни ослабили войско монголов, и, разграбив Лахор и Мултан, они вернулись на север. Великая империя Хорезма лежала теперь в совершенном опустошении. Все центры сопротивления город за городом методично были уничтожены – современники событий называли численность жертв только при взятии Герата в 1 500 000 человек.

Если не принимать во внимание избиение миллионов человек мирного населения, завоевание Хорезма было выдающимся военным достижением. Монголы, приняв смелое решение использовать широко разбросанные силы, осуществили стратегию охвата гигантских масштабов, причем на самой неблагоприятной для их действий территории, и продемонстрировали как искусное планирование, так и дерзкое осуществление военных операций, к тому же проявив способность трезвой оценки возможности противника. Представляется, что монгольская военная машина должна была функционировать идеально. Не только собственно военные проблемы, но и вопросы организации и снабжения были безмерно трудными. Расстояние от родины монголов до Бухары составляло более 4 630 000 километров по прямой, и все же перспектива столь протяженного марша громадной армии не устрашила монгольских военачальников. Для них, живших на широком степном просторе, расстояния не были преградой; не были они смущены и необходимостью послать свои тумены за 90 градусов географической долготы. Именно такое пренебрежение к расстояниям, эта полная независимость от протяженности коммуникаций и позволили монголам приводить в замешательство своих противников фантастической способностью их армий появляться там, где их меньше всего ожидали. Это обстоятельство да еще невероятная скорость, с которой они передвигались, и послужили появлению мифа – некогда широко распространенного, – что монгольские армии достигают невероятной численности. Никаким другим образом историки тех времен не могли объяснить их ошеломляющие победы и быстроту их ударов. В эпоху громыхающих феодальных армий, медленных в мобилизации, медленных на марше и, из-за неупорядоченности командования, еще более медлительных в сосредоточении, хорошо смазанная монгольская военная машина и в самом деле должна была представляться чем-то сродни черной магии. И если иногда обитатели степей сходились на поле брани с равным им по численности войском, это происходило потому, что скорость их передвижения и маневренность позволяли их военачальникам осуществлять маневры, совершенно непредставимые для их противников.

Во время татаро-монгольского нашествия столкнулись две средневековых концепции ведения войны. Условно говоря - европейская и азиатская. Первая ориентирована на ближний бой, когда исход сражения решается в рукопашной схватке. Естественно схватка велась с применением всего комплекса боевых средств ближнего боя. Метательное оружие и дистанционный бой являлись вспомогательными. Вторая концепция, наоборот, ориентировалась на бой дистанционный. Противник изматывался и истощался непрерывным обстрелом, после чего опрокидывался в рукопашной. Здесь главным был маневренный дистанционный бой. Монгольская армия эпохи завоеваний довела эту тактику до совершенства.

Многие любят сравнивать монгольский лук с древнерусским. Доказывая, что древнерусский был ничем ни хуже монгольского или, наоборот, во всем ему уступал. С конструктивной точки зрения, основное отличие древнерусского лука была в отсутствие роговых накладок. Это, при прочих равных, делало его менее мощным. Впоследствии, под монгольским влиянием конструкция русского лука потерпела изменения, и в нее данные накладки были добавлены. Назывались подзоры. Однако, преимущество монгольского лука подавляющим не было. Древнерусский лук также был сложносоставным, изготовлялся из двух пород дерева, сухожилий и кости. Уступал, но не сильно.

Основным клинковым оружием ближнего боя монгольских воинов была сабля. Монгольские сабли объединяли в себе, в том числе и сабли покоренных народов, поэтому трудно выделить какой-либо конкретный тип сабли и назвать ее монгольской. В целом монгольские сабли имели слабый изгиб (как и все сабли того времени ), могли иметь гарду в виде перекрестья или в виде диска. Длина составляла около метра.

Наряду с саблями широко использовались палаши, мечи и боевые ножи.
Из короткого древкового оружия ближнего боя монголы применяли боевые топоры, булавы и шестоперы. Как и клинковое, древковое оружие отличалось большим разнообразием конструктций.

Длинное древковое оружие было представлено копьями и пальмой. Наконечники копий могли быть удлиненно-треугольной, ромбической, лавролистной или пикообразной формы. Часто наконечник имел крюк, для стаскивания противника с коня. Пальма представляла собой копье с длинным ножевидным наконечником.

Говоря о вооружении монгольских воинов XIII в. и особенно об их внешнем облике, следует иметь в виду, что за сто лет монголы из дикой варварской орды превратились в армию цивилизованного государства. Марко Поло отмечает, что «китайские» монголы «уже не те, что были раньше».

Юрта, характерное жилище степных кочевников, состоит из деревянного решетчатого каркаса, обтянутого черной кошмой. На этом рисунке изображена киргизская юрта. (Рисунок Хизер Докерай)

Монгольский легкий конник, Русь, около 1223 г.

Эпизод долгой погони, которую монголы могли предпринять, например, после битвы на реке Калке: монгольский конник высмотрел в прибрежных зарослях скрывающегося русского воина. Монгол носит халат, захваченный а ходе хорезмской кампании; под халатом надет теплый тулуп. Шапка с отороченными мехом наушниками, внешность монгола воссоздана по «Саранскому альбому» (Стамбул). К седлу приторочены моток веревки, топор, бурдюк с кислым молоком. Доспехи русского воина изображены в соответствии с образцами, представленными в Оружейной палате Кремля.

(Битва при Калке произошла 31 мая 1223 г. Показанная на иллюстрации погода соответствует представлениям авторов о «суровой русской зиме»!)

Джованни де Плано-Карпини, путешествовавший в качестве папского посла в Монголию в 1245–1247 гг., оставил более «трезвое» описание: «Внешне татары сильно отличаются от обычных людей, поскольку их глаза широко посажены, а щеки в скулах широки. Их скулы выступают заметно дальше челюстей; нос у них плоский и маленький, глаза узкие, а веки находятся под самыми бровями. Как правило, хотя есть и исключения, они узки в талии; почти все среднего роста. Редко кто из них имеет бороду, хотя у многих на верхней губе видны заметные усы, которые никто не выщипывает. Стопы у них малы».

Необычность внешнего вида монголов для европейца усугублялась традиционными прическами степняков. Монах Вильгельм Рубрук писал, что монголы выбривают квадратом волосы на голове. Этот обычай подтверждал и Карпини, который сравнивал прическу монголов с монашеской тонзурой. От передних углов квадрата, говорит Вильгельм, монголы выбривали полосы к вискам, и их также брили, как и затылок; в результате образовывалось разорванное кольцо, обрамляющее голову. Чуб спереди не стригли, и он спускался до бровей. Остававшиеся на голове длинные волосы сплетали в две косицы, концы которых за ушами связывались вместе. Карпини описывает монгольскую прическу похожим образом. Он также отмечает, что монголы отпускают длинные волосы сзади. Описание прически монголов, похожей на конский хвост, оставленное Винсентом де Бовэ, также совпадает с этими источниками. Все они относятся примерно к 1245 г.

Монголы в зимней одежде с вьючным верблюдом, 1211–1260 гг.

Богатый монгол на переднем плане вооружен длинным копьем и носит два тулупа, один поверх другого, причем внутренний тулуп надет мехом внутрь, внешний - наружу. Тулупы и шубы шили из лисьего, волчьего и даже медвежьего меха. Отвороты конической шапки опущены для защиты от холода. Бедные монголы, вроде погонщика верблюдов, носили тулупы из собачьих или конских шкур. Двугорбый верблюд-бактриан - очень полезное животное, способное нести поклажу массой до 120 кг. Горбы верблюда обложены войлоком в шесть-семь слоев, поверх которых закреплено вьючное седло.

Сражение при Лигнице. Обратите внимание на то, как художник изобразил монгольские шапки.

Основные элементы монгольского костюма описываемого периода менялись мало. В целом одежда была очень практичной, особенно это относится к меховым и стеганым зимним одеяниям: они хорошо сохраняли тепло. Обычным головным убором была монгольская шапка, которую современники часто изображали на рисунках. Шапка имела коническую форму, шилась из ткани и имела широкий отворот нижней части колпака, который можно было опускать в холодную погоду. Иногда отворот делали из двух деталей. Часто шапку украшали лисьим, волчьим или рысьим пушистым или стриженым мехом. На некоторых иллюстрациях колпак шапки венчает пуговица или что-то похожее на нее; упоминаются также меховые колпаки и шапки с меховыми наушниками. Может быть, под наушниками понимаются отвороты колпака, а может, существовали шапки особого покроя. Один из поздних авторов говорит о двух свисающих с верхушки колпака красных лентах длиной около 45 см, больше, однако, о таких лентах никто не упоминает. Впрочем, вполне можно принять (для XIII в.) другое наблюдение того же автора, утверждавшего, что в жаркую погоду монголы обвязывали голову куском ткани, оставляя свободные концы висящими сзади.

Монгольский тяжеловооруженный конник, Лигниц, 1241 г.

Кожаные пластинчатые доспехи, обмазанные варом для защиты от влаги, изображены по описанию Плана Карпини и книге Робинсона «Oriental Armour». Шлем воссоздан по тибетскому рисунку, который вполне соответствует описаниям монгольского шлема: он изготовлен из восьми деталей, скрепленных кожаными ремнями, шишак шлема также прикреплен кожей. Конские доспехи изображены по описанию Карпини. Подобные доспехи известны по стилизованным, но вполне достоверным арабским изображениям, сделанным примерно полвека спустя. Наконечник копья снабжен крюком и несет плюмаж из ячьего хвоста. Европейские рыцари носят сюрко Тевтонского ордена.

Одежда в целом была единообразной по покрою; ее основу составлял распашной халат. Левая пола халата запахивалась поверх правой и фиксировалась пуговицей или завязкой, расположенной ниже проймы правого рукава. Возможно, что правая пола под левой тоже как-то закреплялась, но, естественно, увидеть этого на рисунках нельзя. На некоторых рисунках монгольские халаты показаны с широкими рукавами длиною до локтя, а под ними видны рукава нижней одежды. Такого покроя халаты для лета шили из хлопчатобумажной ткани, но по мере расширения империи, особенно в Персии и Китае, стали появляться шелковые и парчовые одежды. Но даже ношение таких изящных одежд отнюдь не придавало изящества самим монголам, о чем свидетельствуют персидские рукописи. Все путешественники упоминают о неряшестве и грязи монголов, многие описывают их обычай вытирать во время еды руки о халат или штаны. Многие подчеркивают и тяжелый запах, характерный для кочевников.

Широкие штаны монголы заправляли в узкие голенища сапог, которые шили без каблуков, но на толстой войлочной подошве. Голенища имели шнуровку.

Зимой монголы надевали войлочные валенки и один-два меховых тулупа. Вильгельм Рубрук утверждает, что внутренний тулуп они надевали мехом внутрь, а наружный - мехом наружу, защищаясь таким образом от ветра и снега. Мех монголы получали от своих западных и северных соседей и данников; верхняя меховая шуба богатого монгола могла быть сшита из лисьего, волчьего или обезьяньего меха. Бедняки носили тулупы из собачьих шкур или овчины. Монголы также могли носить меховые или кожаные штаны, причем богатые люди подбивали их шелком. Бедняки носили хлопчатобумажные штаны на шерсти, которая едва ли не сбивалась в войлок. После покорения Китая шелк получил большее распространение.

Монгольские военачальник и барабанщик, около 1240 г.

Монгольский военачальник отдает приказ своему тумену начать атаку русской армии. Военачальник сидит на чистокровной персидской лошади, конский убор - монгольского типа, но украшен персидской волосяной кистью. Вальтрап с округлыми углами в китайском стиле. До блеска отполированные пластинчатые доспехи изображены по описаниям Карпини и Робинсона. Шлем сборной конструкции реконструирован по тем же источникам; булава изображена по арабским миниатюрам. Барабанщик-наккара изображен по старой иллюстрации, приведенной в книге полковника Юла «Марко Поло»; видны длинные кисти, которыми украшены барабаны. Кольчуга барабанщика изображена по описанию патера Вильгельма Рубрука. Мы можем лишь предположить, что барабанщик носил кольчугу как знак своего высокого положения; именно он передавал всей армии команды военачальника.

Такая одежда помогала монголам вести войну с суровыми зимами; но еще больше воинов выручала невероятная выносливость. Марко Поло сообщает нам, что при необходимости монголы могли по десять дней обходиться без горячей пищи. В таких случаях они могли при необходимости подкреплять силы кровью своих лошадей, вскрывая им вену на шее и направляя струйку крови себе в рот. Обычный «неприкосновенный запас» монгола в период кампании состоял примерно из 4 килограммов выпаренного молока, двух литров кумыса (слабоалкогольного напитка из кобыльего молока) и нескольких кусков вяленого мяса, которые засовывали под седло. Каждое утро монгол разводил в 1–2 курдюках полфунта сухого молока и подвешивал курдюки к седлу; к середине дня от постоянной тряски на скаку эта смесь превращалась в некое подобие кефира.

Привычка монголов к кобыльему молоку позволяла им значительно повысить мобильность своих конных отрядов. Аппетит у монголов был отменным, и обычно точный Карпини сообщает, что монголы могли есть собак, волков, лисиц, коней, крыс, мышей, лишайники и даже послед кобылиц. Случаи каннибализма отмечают различные авторы, в том числе и Карпини, который рассказывает, как во время одной из осад у монголов кончился провиант, и они убили одного из каждого десятка, чтобы обеспечить остальных пропитанием. Если это правда, становится понятным, почему монголы так охотно брали на службу иноземцев. Но быть уверенным в наличии каннибализма у монголов нельзя: многие хронисты, без сомнения, могли таким образом просто выражать свое отвращение к захватчикам.

Другие характеристики монголов, однако, вызывают скорее уважение. Например, все они отличались великолепным зрением. Достоверные источники утверждают, что любой монгольский воин мог в открытой степи за четыре мили разглядеть человека, выглядывающего из-за куста или камня, а при чистом воздухе отличить человека от животного на расстоянии 18 миль! Кроме того, у монголов была отличная зрительная память, они великолепно разбирались в климате, особенностях растительности и легко разыскивали источники воды. Только пастух-кочевник мог обучиться всему этому. Мать начинала приучать ребенка к верховой езде в возрасте трех лет: его привязывали веревками к спине лошади. В четыре-пять лет мальчик уже получал свой первый лук и стрелы, и с этого времени он большую часть жизни проводил верхом, с луком в руках, воюя или охотясь. В походах, когда скорость передвижения становилась решающим фактором, монгол мог спать в седле, а поскольку у каждого воина было по четыре лошади для смены, монголы могли двигаться без перерыва целые сутки.

Монгольский лагерь, около 1220 г.

Типичный монгольский конный лучник в простом длинном халате. Обратите внимание, что халат запахивается слева направо. К седлу подвешено имущество воина. Колчан, как и способ «транспортировки» пленных, описан в летописях того времени. Мальчик на переднем плане одет так же, как взрослые. Он играет с детенышем косули - илликом. Женщины на заднем плане ставят юрту, накрывая ее выцветшей кошмой.

Монгольские лошади не уступали в выносливости своим хозяевам. Это были, и есть до сих пор, невысокие коренастые животные высотой 13–14 ладоней. Их плотная шерсть хорошо защищает от холода, они способны проделывать долгие переходы. Известен случай, когда монгол на единственной лошади преодолел за девять дней 600 миль (около 950 километров!), а с системой предусмотренных Чингисханом конных подстав целая армия в сентябре 1221 г. за два дня без остановок преодолела 130 миль - около 200 км. В 1241 г. армия Субэдея за три дня совершила 180-мильный переход, двигаясь по глубокому снегу.

Монгольские лошади могли щипать траву на ходу, питаться корнями и палой листвой, по свидетельству Матфея Парижского, эти «могучие кони» могли питаться даже древесиной. Лошади верно служили своим ездокам и были обучены мгновенно останавливаться, чтобы воин мог точнее прицелиться из лука. Прочное седло весило около 4 килограммов, имело высокие луки и смазывалось овечьим жиром, чтобы не намокало во время дождя. Стремена также были массивными, а стременные ремни - очень короткими .

Главным оружием монгола был составной (композитный) лук. Для монгольского лука натягивающее усилие составляло 70 килограмм (заметно больше, чем у простого английского лука), а эффективная дальность стрельбы доходила до 200–300 метров. Карпини сообщает, что монгольские воины имели два лука (вероятно, один длинный и один короткий) и два-три колчана, вмещавшие примерно 30 стрел каждый. Карпини говорит о двух типах стрел: легких с маленьким острым наконечником для дальней стрельбы и тяжелых с большим широким наконечником для близких целей. Наконечники стрел, говорит он, закалялись следующим образом: их раскаляли докрасна, а затем бросали в соленую воду; в результате наконечник становился настолько твердым, что мог пробивать доспехи. Тупой конец стрелы оперяли орлиными перьями.

Монгольский лагерь, 1210–1260 гг.

Конный охотник (справа) вместо шапки обвязал голову платком (такие головные уборы описаны Xoyэртoм в «Истории монголов»). Соколиная охота была и до наших дней остается популярным времяпрепровождением в Монголии. Сидящий рядом монгол изображен без головного убора, чтобы была видна его замысловатая прическа (подробно она описана в тексте). Большой котел и ширма (защищающая от ветра) описаны в «Истории Вен Чи» - источнике XII в., хранящемся в Музее изящных искусств Бостона. Обратите внимание на сворачивающуюся дверь юрты и на способ ношения шаровар, заправленных в голенища сапог.

Кроме луков применялось и другое оружие, в зависимости от того, принадлежал ли воин к легкой или к тяжелой коннице. Тяжелая конница пользовалась длинными пиками с крючьями для выдергивания противника из седла и могла пользоваться щитами. На некоторых рисунках монголы изображены с небольшими круглыми щитами, однако более достоверные источники утверждают, что щитами пользовались только в пешем строю. Большие кожаные или плетеные из лозы щиты применяли караульные, а крупные щиты, похожие па панцирь черепах, использовали при штурме крепостных стен. Тяжеловооруженные конники могли также действовать булавой. Мечи имели изогнутую форму, повторяя форму сабель тюрок-мусульман. Легковооруженные конники пользовались мечом, луком и иногда дротиками.

Все монголы в походе имели при себе легкий топорик, инструмент для заточки наконечников стрел (его пристегивали к колчану), аркан из конского волоса, моток веревки, шило, иглу и нитки, железный или сделанный из другого материала котелок и два бурдюка, о которых говорилось выше. Каждому десятку воинов полагалась палатка. Каждый воин держал при себе мешок с провиантом, и Карпини упоминает о большом кожаном бурдюке, в котором прятали от влаги одежду и имущество при переправе через реки. Карпини описывает, как применяли этот бурдюк. Его наполняли вещами и привязывали к нему седло, после чего сам бурдюк привязывался к конскому хвосту; всадник должен был плыть рядом с лошадью, управляя ею с помощью поводьев.

Военачальник монгольской тяжелой конницы, Китай, 1210–1276 гг.

Источником для реконструкции внешнего вида и вооружения представленных здесь монгольских воинов, готовящихся к нападению на китайский город, послужили в основном записи Рашид-ад-дина. Воин на переднем плане одет так, как это показывали иллюстраторы Рашид-ад-дина. Халат без рукавов позволяет увидеть оплечья пластинчатого доспеха, надетого под ним. Шлем персидского типа; широкий «отворот» у основания шлема часто показывают на упомянутых рисунках, но его назначение точно не известно. Некоторые считают, что это аналог отворотов традиционной монгольской шапки, другие доходят до уж совсем маловероятных объяснений. Хвост гепарда на колчане также показан на некоторых иллюстрациях того времени; возможно, им вытирали подобранные стрелы.

Конный монгол одет совсем в другом стиле, нежели его стоящий командир. На рисунках к Рашид-ад-дину художники постоянно подчеркивают, что под халатом или тулупом монголы не носили доспехов. Военачальник наблюдает за стрельбой из катапульты, описание которой приводится в тексте. Наша реконструкция основана на самых надежных, по возможности, источниках; скорее всего, это оружие приводилось в действие пленными, хотя это могло отчасти ограничивать и действие самой катапульты. Доктор Джозеф Нидхем (Times Library Supplement, 11 January 1980) считает, что знакомые европейцам требюшеты с противовесами представляют собой улучшенную арабами китайскую катапульту.

Большие юрты не разбирали, а перевозили на повозках вслед за движущимся войском. Па заднем плане показана установка юрт.

Сложно в деталях описать доспехи монголов, поскольку они были совершенно непривычны для оставивших описания очевидцев, а рисунки могут относиться к более позднему периоду. Упоминаются три вида доспехов: из кожи, металлических чешуй и кольчуг. Кожаные доспехи делали, скрепляя между собой детали так, чтобы они находили друг на друга, - таким образом добивались достаточной прочности при необходимой гибкости; кожу для внутреннего слоя доспсха вываривали, чтобы она стала мягкой. Чтобы придать доспехам водоотталкивающие свойства, их покрывали лаком, добытым из смолы. Некоторые авторы говорят, что такие доспехи защищали только грудь, другие полагают, что они закрывали и спину. Карпини описывал железные доспехи, причем оставил детальное описание технологии их изготовления. Они состояли из многочисленных тонких пластинок шириной с палец и длиной в ладонь с восемью отверстиями. Несколько пластинок соединялось кожаным шнурком, образуя панцирь. Фактически Карпини описывает пластинчатый (ламеллярный) доспех, широко распространенный на Востоке. Карпини отмечал, что пластинки так тщательно полировали, что в них можно было смотреться как в зеркало.

1 и 2. Воины корейских вспомогательных отрядов, около 1280 г.

Иллюстрации выполнены по рисункам из японского «Свитка о монгольском вторжении». Здесь изображены воины вспомогательного отряда монгольского войска в период неудачного вторжения в Японию. Корейцы носят стеганое защитное вооружение; оружие монгольского образца - лук, копья и мечи. Обратите внимание на плетеный из тростника прямоугольный щит с бамбуковым каркасом.

3. Японский самурай, около 1280 г.

Самурай также изображен по рисунку из «Свитка о монгольском вторжении»; здесь показано типичное японское вооружение того периода. Обратите внимание, что правое плечо самурая не защищено доспехам, чтобы легче было пользоваться луком, а свернутая в моток запасная тетива прикреплена к поясу слева.

Реконструкции тибетских пластинчатых (ламеллярных) доспехов, очень похожих на те, что носили монголы. (Арсенал Тауэра, Лондон)

Из таких пластинок составляли и полный доспех. Сохранились некоторые рисунки, сделанные в конце описываемого периода, а именно миниатюры из «Мировой истории» Рашид-ад-дина (написаны около 1306 г.) и из японского «Свитка о монгольском вторжении» (около 1292 г.). Хотя оба источника могут содержать определенные неточности, обусловленные специфическим взглядом на монголов их авторов, они неплохо согласуются в деталях и дают возможность воссоздать облик типичного монгольского воина, по крайней мере последнего периода - эпохи Хубилай-хана. Доспехи были длинными, ниже колен, но на некоторых картинах из-под доспехов видна одежда. Спереди панцирь оставался сплошным лишь до пояса, а ниже имел разрез, чтобы полы не мешали сидеть в седле. Рукава были короткими, едва не доставая до локтя, как у японских доспехов. На иллюстрациях Рашид-ад-дина многие монголы носят поверх доспехов декоративные сюрко из шелка. В японском свитке доспехи и сюрко почти такие же, главное отличие монголов на японском свитке заключается в их свирепом виде. Рашид-ад-дин дает очень стилизованные и чистые миниатюры!

Рашид-ад-дин изображает металлические шлемы с верхушкой, загнутой чуть назад. В японском свитке шлемы показаны с шаром на верхушке, увенчанным плюмажем, и с широким назатыльником, достигающим плеч и подбородка; на персидских миниатюрах назатыльники гораздо меньше.

Можно предположить, что доспехи у монголов появились не позднее европейской кампании; свидетельств относительно более раннего периода слишком мало. Без сомнения, монголы носили доспехи и раньше, но, скорее всего, это были более простые варианты.

Зимой поверх доспехов надевали меховые тулупы. Легкая конница могла вообще не иметь доспехов, а что касается конских доспехов, то в пользу их существования имеется примерно столько же свидетельств, сколько и против них. Это, опять же, может свидетельствовать просто о различиях тяжелой и легкой конницы. Карпини описывает пластинчатые кожаные конские доспехи, сделанные из пяти деталей: «…Одна деталь на одном боку лошади, и другая - на другом, и они соединены между собою от хвоста до головы и прикреплены к седлу, а спереди от седла - по бокам и также на шее; еще одна деталь закрывает верхнюю часть крупа, соединяясь с двумя боковыми, и в ней имеется отверстие, через которое пропускается хвост; грудь закрывает четвертая деталь. Все перечисленные детали свисают вниз и достигают колен или бабок. На лоб наложена железная пластина, связанная с боковыми пластинами по обе стороны шеи».

В XIII веке монгольское войско практически полностью состояло из легкой и тяжелой кавалерии. Подобно другим народам Центральной Азии главным родом войск у монголов была латная конница. К доспехам и оружию они относились с большим трепетом, поэтому потеря их на поле боя наказывались смертью. В случаи смерти их обладателя доспехи торжественно передавались по наследству.

Монгольские железные панцири изготавливались из узких и тонких металлических пластин, которые соединялись между собой при помощи расположенных на них трех отверстий. Длина пластин не превышала 8-9 см. Панцирь мог также состоять из металлических дисков диаметром около 5 см. Пластины и диски либо крепились между собой ремешками, либо нашивались на кожаную основу. Готовый панцирь крепился на воине лямками по бокам, а иногда и сзади на спине. Прямоугольные металлические надплечники защищали руку до локтя, а набедренники покрывали ноги до колена или до голени. Поверх доспехов надевался кафтан из тонкого войлока с разрезом от горла до середины груди.

Незащищенные панцирем части тела прикрывались накладными щитками из твердых пород дерева. Часто они также дополнительно надевались поверх панциря в области груди в виде небольших круглых щитов.

Обязательным элементом доспехов был шлем «дуулга», склепанный из 7-8 металлических пластин. Он имел форму конической сферы высотой 18-22 см с рантами и небольшими навершиями. На верху шлема располагался острый шип или трубочка для плюмажа, который служил своеобразным знаком воинского отличия. Монгольские шлемы оснащались горизонтальными фигурными козырьками. Забрала имели крестообразную форму.

Шея и нижняя часть лица защищалась широкой полосой прикрепленных к оголовью твердых пластин из металла или реже из рогов животных.

Обязательным атрибутом доспехов монгольских воинов XIII века был длинный суконный плащ. Внешне он выглядел как халат или европейский фрак. Сзади ниже талии у плаща был разрез, а передняя пола доходила до пупка. Такой плащ позволял отлично прятаться от непогоды, оставаясь в седле. Для этого было достаточно подвернуть полы плаща и накинуть на голову капюшон. Сапоги наездника делались из сукна и обладали толстыми твердыми подошвами.

Похожие материалы:

Пехотинцы XIV-XVI веков не могли противостоять тяжелой кавалерии на открытой местности. В их задачи обычно входила охрана укрепленных пунктов и...

Древние славяне предпочитали сражаться в пешем порядке. Конница у славян стала появляться лишь в конце Х века для отражения нападений кочевых племен. ...

В отличие от рядовых солдат, предводители войска и князья носили более облегченный вариант доспехов, которые не только защищали их, но и выделяли...

Древним славянам в начале своей истории приходилось сражаться в пешем бою. Благодаря феодализации общества в X веке, на помощь русской армии пришла...

В период XIV-XVII веков у славян была легкая и тяжелая кавалерия, используемая для различных военных целей. Она во многом напоминала кавалерию...

Татаро-монгольские боевые наголовья XIII - первой половины XIV в. - крайне сложный для изучения предмет. К востоку от Дона они встречаются очень редко и являются обычно случайными находками. Более часты они в Поднепровье, причем нередко в курганных комплексах, но датируемых рассматриваемым периодом - единицы. По поводу более точной даты и этнической принадлежности большинства интересующих нас богатых воинских погребений данного региона, в инвентаре которых имеются шлемы, до сих пор нет единого мнения: одни считают их черноклобуцкими XII - начала XIII в., другие - половецкими второй половины XIII - первой половины XIV в., третьи - золотоордынскими первой половины XIII - первой половины XIV в. 101 В последнее время украинскими археологами найдено несколько погребений, в том числе со шлемами, датированных монетами и другими датирующими предметами второй половиной XIII - серединой XIV в. 106 Эти эталонные памятники позволяют уверенно отнести к расцвету золотоордынской эпохи - середине XIII - первой половине XIV в.-серию замечательных погребений со шлемами в Поросье, изученных Н. В. Пятышевой и частично Г. А. Федоровым-Давыдовым 106 .В частности, к этому времени относится такой яркий, вызвавший многолетние споры памятник, как Таганча. Одним из «монгольских» признаков его является шарообразная булава-скипетр на очень длинной рукояти, которая, как теперь выясняется, достаточно типична для богатых золотоордынских захоронений. Точно такие же булавы-скипетры держат в руках, опираясь на них, как на трости, знатные кидани на росписях стен киданьского царского мавзолея 107 и «предводитель демонов» - варваров (монголов) на китайской картине конца XIII - начала XIV в. (см. рис. 6, 1). Идентифицировать и датировать раннемонгольские археологические шлемы трудно, так как до сих пор нет надежной систематизации китайских, корейских и центрально-азиатских шлемов, также часто являющихся случайными находками и весьма произвольно датируемыми. Поэтому контрольными являются изображения шлемов на иранских миниатюрах первой половины XIV в., поскольку они, как и изображения доспехов, отражают обычно именно монгольские реалии 108 .

Судя по миниатюрам, монгольские шлемы были чрезвычайно многообразны, хотя имели ряд общих признаков. При их рассмотрении надо исследовать отдельно собственно оголовье и бармицу - защиту шеи и горла (иногда и лица). Общим признаком подавляющего большинства монгольских шлемов является их сфероконическая форма, представленная самыми разными вариантами - от почти полушаровидной до сильно вытянутой (см. рис. 4, 5, 7, 8, 10). Купол мог быть цельным или, гораздо чаще, составленным из четырех и более секторов. По краю приделана тулья в виде узкой или широкой полосы с ровным или вырезным верхним краем. Венчает шлем чаше или розетковидное подвершие и навершие в виде трубочки для султана, конусообразного шпиля, штырька, низкой шишечки, шарика. Нередко подвершия и навершия ярусные. Специфическими, не известными в домонгольское время западнее Центральной Азии, являются: тульи, набранные из отдельных небольших пластинок (рис. 10, 5, 8, 10, 28), бытовавшие в Синьцзяне в VII - IX вв., в Маньчжурии в IX-XI вв. и в Китае XII-XIV вв. 109 , в позднее средневековье встречающиеся в Туве и Тибете 110 ; подвершия в виде многолепестковой или с вырезными лепестками розетки(см. рис. 4, 15, 16; 10, 3, 6, 7, 13, 22, 30, 41, 43), бытовавшие в сунском Китае 111 ; навершия в виде высоких тонких прутиков с утолщением или фигурной деталью на конце (см. рис. 4, 4; 5, 8; 8, 5;10, 2, 8, 38), известные до того только в Синьцзяне в IX-X вв.112;налобные пластины с трезубым фигурным вырезом верхнего края(см. рис. 4, 14; 10, 14-16), встречающиеся в Синьцзяне IX -X вв. 113

Собственно монгольскими являются следующие признаки шлемов: отогнутое назад коническое навершие (см. рис. 5, 10, 14; 8, 1, 7; 9, 2); тулья, вырезанная четырьмя, иногда фигурными, фестонами по верхнему краю (см. рис. 4, 4-6,13; 5, 11, 15; 10, 4, 30, 31,40); налобная пластина в виде узкой горизонтальной трапеции с чуть вогнутым верхним краем, иногда вырезным (см. рис. 4, 2, 3; 5, 1 -5, 13; 8, 1, 3, 5-7; 10, 1, 17); науши в виде парных, реже соединенных по три дисков (см. рис. 4, 6, 12; 5, 4, 10; 8, 8, 9; 9, 2; 10,18, 20); забрало из двух скрещенных узких стальных полос(см. рис. 5, 3); наносник с нижней частью в форме трилистника, напоминающий абрис носа в фас (см. рис. 10, 13, 30). Трудно судить по изображениям, является ли наносник отдельной деталью или откован вместе с тульей. Редкими, специфически восточно-азиатскими признаками монгольских шлемов в иранской миниатюре являются оформление верхнего края налобной пластины «облачным» узором (см. рис. 5, 7; 10, 7) и наличие горизонтального или приклепанного под углом козырька (см. рис. 10, 32) 117 . Столь же редко изображение налобной пластины с надбровными вырезами на нижнем крае (см. рис. 10, 6). Такие пластины встречаются на Синьцзянских памятниках VIII в. 118 Оформление оголовья фестонами по верхнему краю тульи, от вершин которых к макушке сходятся прямые линии (имитация клепанного шлема, когда он выкован из одного куска), получило распространение с 30-х гг. XIV в. (см. рис. 4, 7, 10, 11,16). Вероятно, ближневосточные мастера в более сложной технике имитировали старый, привычный для монголов и ставший традиционным на Ближнем Востоке тип шлема. Аналогом шлемов с иранской миниатюры является шлем мамлюкского султана Мухаммеда Ибн Кала"уна 119 , правившего с перерывами с 1294 по 1340 г. На этом шлеме мы впервые встречаем отдельную подвижную стрелку-наносник, вполне возможно, что и на миниатюрах часть наносников - того же типа.

Рис. 11. Шлемы монгольского времени (вторая половина XIII - середина XIV в). 1-Демьяновна, Мелитопольский уезд, середина ХШ - начало XIV в.; 2 - Праздничное, Кубанская обл., вторая половина XIII - середина XIV в.; 3 - Новотерское, Чечено-Ингушетия, первая половина - середина XIV в; 4 - Мировка, Поросье, вторая половина XIII - первая половина XIV в.; 5 - Абаза, р-н Абакана, вторая половина XIII - середина XIV в.; 6 - случайная находка, Алтайский край, первая половина XIV в., Бийский краеведческий музей им. В. В. Бианки; 7 - Плоское, Тираспольский р-н, кург. 228/501. период правления Токты (1290-1312); 8 - Пешки, Поросье, кург. 323, середина - вторая половина XIII в., 9 - вторая половина XIII - первая половила XIV в., Военный музей, Стамбул (шлем изображен без поздних добавлений - козырька, наносной стрелки и нау-шей); 10, 11 - Северо-Западный Иран, вторая четверть - середина XIV в.; 12 - «мисюрка боярина Голицина», Северо-Западный Иран, вторая четверть - середина XIV в., Оружейная палата Московского Кремля; IS - Северо-Западный Иран, первая половина XIV в, бывш. собр. графа Г. Вилчека, Венгрия; 14 - Таганча, Поросье, середина - вторая половина XIII в.; 15 - Бурты, Поросье, кург. 261, середина XIII - середина XIV в.; 16 - Ковали, Поросье, середина XIII - начало XVI в,

Круглые или приближающиеся по форме к четырехлепестковым розеткам «мишени» на куполе шлемов (см. рис. 4, 6, 14; 9, 2; 10, 4, 9, 15, 16, 18-20, 25, 26, 30) являются наследием домонгольской ближневосточной традиции 117, вместе с тем они характерны и для китайских и тангутских шлемов X-XIII вв. 118 Надбровные вырезы, сделанные на нижнем крае оголовья или приклепанной к нему налобной пластины (см. рис. 5, 3, 4; 9, 2; 10, 6),- явление, распространенное почти повсеместно. Такой признак, как не очень широкие горизонтальные или чуть приопущенные поля (см. рис. 10, 34, 35), характерен для шлемов Византии VIII и XIII вв. 119 и особенно Китая VI-XVII вв. 120 , в Западной Европе они появляются с XIII в. 121

Как видим, формы монгольских шлемов, их элементы и детали на иранских миниатюрах первой половины XIV в. чрезвычайно разнообразны, многие из них имеют разное происхождение (как правило, все же центрально и восточно-азиатское), но все они являются вариантами именно татаро-монгольского «ордынского» шлема. Они сразу узнаются и на мосульском и дамасском металле (см. рис. 7, 1-3). Среди китайских изображений крайне мало монгольских шлемов, но и на китайском памятнике конца XIII - начала XIV в. шлем северного «варвара-демона» (монгола), склепанный из двух половин, имеет налобную пластину с надбровными вырезами и верхним краем, повторяющим вырезы, несколько опущенную по отношению к краю шлема (см. рис. 6, 1). На японских изображениях все монгольские воины в шлемах с цельнокованым или склепанным из многих узких секторов куполом (см. рис. 6, 3, 7-13). И хотя в целом шлемы монголов художник рисовал как японские по пропорциям, на них изображены налобные пластины тех же форм, что и на иранских миниатюрах, тогда как для японских шлемов XI-XIV вв. и их изображений специфичной и постоянной деталью является сильно приопущенный вниз широкий козырек с округлым нижним краем 122 (к тому же японские шлемы в это время не имели цельнокованого купола).

Рассмотрим дошедшие до нас подлинные шлемы. Наиболее яркий из них - шлем из кургана 228/501 у с. Плоское в р-не Тирасполя (рис. 11, 7). Купол, склепанный из четырех секторов, перекрытых по стыкам узкими полосами, коническое подвершие с довольно длинным штыреобразным навершием, увенчанным коническим утолщением, высокая тулья, склепанная из прямоугольных вертикальных пластин, прямоугольная налобная пластина, горизонтальный козырек - почти все эти признаки принесены монголами в Европу из Центральной и Восточной Азии. По низу шлем охватывает приклепанная узкая полоса с петлями для продевания металлического прута, к которому крепилась бармица. Шлем датирован монетами золотоордынского хана Токты (1290-1312 гг.) 123 . Черты, присущие монгольским шлемам первой половины XIV в., отличают шлем из Бийска (рис. 11, 6) - «трезубая» налобная пластина с надбровными вырезами, фестончатый верхний край тульи, сложно вырезанные края подвершия. Шлемы из музея Топкапу в Стамбуле (рис. 11, 10, 11) и «мисюрка князя Голицына» из Оружейной палаты (рис. 11, 12) имеют «коронообразную» тулью, набровные вырезы, приклепанные рельефные «брови» (сохранились у стамбульских экземпляров), подвижные стрелки-наносники. Округлый купол одного из них склепан из восьми секторов, у остальных купола цельнокованые, но сектора имитированы выпуклыми линиями, как на шлеме султана Мухаммеда Ибн Кала"уна. По аналогии с изображениями на миниатюрах их можно считать иранскими изделиями второй четверти - середины XIV в. 124 Видимо, несколько старше шлем из бывшего собрания графа Г. Вилчека в Венгрии (рис. 11, 13) 125 . Купол его имеет те же выпуклые вертикальные линии, имитирующие сектора; особенно характерно изогнутое монгольское навершие. Специфическая центрально-восточноазиатская форма клепаного купола с чашевидным подвершием, высокое навершие из железного прута с утолщением в середине и трезубым завершением отличают еще один шлем из музея Топкапу (рис. 11, 9), позволяя датировать его второй половиной XIII - первой половиной XIV в. Гораздо менее выразителен шлем из Абазы (рис. 11, 5). Все его признаки типичны и для монгольских шлемов, такие же шлемы делались в Центральной, Северной и частично Восточной Азии с VI до XVIII в., так что интересующим нас периодом он датируется по сопутствующим находкам - чугунному котлу и панцирю.

Крайне интересны шлемы из восточно-европейских погребений - с территории Золотой Орды. Как отмечалось выше, сейчас появились надежные критерии для датировки монгольским временем целого ряда памятников, особенно Днепровского региона, которые до сих пор ряд авторов относит к предшествующему периоду. И хотя не все они принадлежат собственно монголам, оружие с этих памятников является неотъемлемой частью золотоордынской культуры. Часть шлемов из Поросья имеет яркие монгольские признаки: шлем из кургана 323 у с. Пешки - козырек (рис. 11, 8), из кургана Таганча - навершие в виде длинного шпиля (рис. 11, 14), которое было и у схожего доспеха из кургана 261 у с. Бурты (рис. 11, 15). К раннему золотоордынскому периоду можно отнести шлем с цельнокованым куполом и рельефными надбровными вырезами из Демьяновки Мелитопольского р-на (рис. 11, 1), о чем говорят круглые «мишени» на куполе, тогда как шлем из Мировки в Поросье (рис. 11, 4) с куполом, склепанным из двух частей, и широкой ровной тульей вряд ли старше XIV в., так как его подвершие имеет вид многолепестковой розетки с длинными «лапчатыми» лепестками, что характерно для вырезных деталей шлемов именно XIV в. Северокавказские надежно датируемые шлемы в целом близки днепровским (рис. 11, 2, 3).

Пожалуй, наиболее сложными для интерпретации являются два схожих шлема с железными масками в виде человеческого лица из курганов у сел Ковали и Липовец в Поросье (рис. 11, 16). Н. В. Пятышева датирует их второй половиной XIII - первой половиной XIV в. 126 , что подтверждается данными последних раскопок. В. Н. Кирпичников и Н. В. Пятышева в интерпретации этих шлемов исходили из единых положений - маски портретны и плотно прилегали к лицу. Однако авторы пришли к противоположным выводам: по мнению Н. В. Пятышевой, маски были неудобны в бою и являлись ритуальными, согласно точке зрения А. Н. Кирпичникова, они были удобны и являлись боевыми 127 . Относительно функции масок, несомненно, прав А. Н. Кирпичников, но исходные положения авторов совершенно неверны. Маски, во-первых, не являются портретами, поскольку воспроизводят обобщенные черты героя-богатыря древней алтайской традиции 128 , а во-вторых, не прилегали к лицу, хотя бы потому, что диаметр края шлема всегда значительно превышает диаметр головы, поскольку шлемы надевались на толстые подшлемники. Маски были просто фигурными забралами, отстоявшими от поверхности лица на 1 -1,5 см; при плотном прилегании маски удар по ней мог повлечь контузию и даже увечье. Мы не можем здесь касаться проблемы железных масок: тема эта требует отдельного исследования, поскольку материала по ним много из разных регионов Евразии, но он, во всяком случае из Центральной и Восточной Азии, пока противоречив в плане боевого применения масок. Рассматриваемые здесь изделия представляются нам позднеполовец-кими, выполненными под влиянием масок-забрал Ближнего и Среднего Востока и Византии, а также и Руси, где боевые маски-забрала из железа зафиксированы письменными, изобразительными и археологическими свидетельствами 129 .

Что касается самих шлемов, то генезис их формы связан с Ближним Востоком, как то предположил Кирпичников 130 (ничем не обосновавший это предположение). Действительно, высокая цилиндрическая тулья, под углом переходящая в конический купол, прямоугольный вырез над лбом, большие каплевидные вдавленности на куполе встречаются на ближневосточных изображениях шлемов конца XII - середины XIII в. 131 , но навершие в виде длинного шпиля - деталь, характерная для монгольского времени. Интересно, что шлемы на ряде половецких «каменных баб» имеют такую же форму купола 132 . Это позволяет датировать их не ранее второй половины XIII - начала XIV в., говорить о довольно широкой распространенности в Восточной Европе этой ближневосточной формы шлема и о возможности изготовления половецкими мастерами шлемов такого типа, в том числе и шлемов из Липовца и Ковалей.

Монгольский плюмаж, судя по изображениям, имел вид волосяной кисти либо состоял из двух перьев. Флажки, для которых на первый взгляд и предназначены длинные штыреобразные навершия, появляются только в XV в.- на Среднем Востоке, в Китае, на Руси и особенно распространяются с XVI в. вместе с длинными навершиями-шпилями. Датирующим монгольским временем элементом могут являться подвижные колечки, вделанные в конец наверший шлемов (рис. И, 8). На них, судя по северокавказским аналогам XVIII-XIX вв., подвешивались два кожаных язычка - украшение макушки шлемов. Впервые такое украшение появляется на изображениях именно в монгольское время в тебризской миниатюре первой половины XIV в. (см. рис. 4, 8, 13) и на мосульском металле конца XIII - начала XIV в. (см. рис. 7, 2). На Руси подобные украшения не применялись никогда.

Важной частью шлема является связанная с ним система защиты шеи, лица, горла. Судя по изображениям, бармицы монгольских шлемов XIII - первой половины XIV в. были чрезвычайно разнообразными как по форме, так и по структуре. Плано Карпини, описывая монгольский шлем, про оголовье лишь сообщает, что оно делается из железа или меди, а о бармице пишет: «То, что прикрывает кругом горло и шею,- из кожи. И все эти куски кожи составлены указанным выше способом» 133 , т. е. ламинарным. На иранских изображениях мы видим ламинарные бармицы из твердых материалов - расписной твердой кожи, металла (см. рис. 4, 5, 15; 5, 16; 10, 7, 22, 29, 32, 33, 35, 36, 42, 43), ламеллярные (см. рис. 10, 6, 21, 24, 25, 27, 38, 41), а также бармицы из чередующихся наборных сплошных полос (см. рис. 5, 5-7). Популярны бармицы из толстой мягкой кожи или войлока, часто с росписью (см. рис. 4, 2, 3, 10; 5, 1-3, 5, 13, 14; 8, 1-3, 5-7; 10, 1, 9, 11). Реже встречаются бармицы из мягкой ткани (см. рис. 4, 14; 10, 3-5, 10,12, 28), которой иногда обертывали, вероятно, опасаясь перегрева, твердые бармицы и науши (см. рис. 10, 16, 18-20); по той же причине поверх панциря могли надевать легкий безрукавный кафтан (см. рис. 5, 9). Ламеллярные бармицы на монгольских воинах мы видим в китайской и японской живописи (см. рис. 6, 1, 3); особенно часты на японской картине бармицы из мягких материалов, иногда стеганые (см. рис. 6, 7-13). Достаточно широко в западных регионах монгольской империи применялись кольчужные бармицы, известные как по изобразительным (см. рис. 4, 4, 7, 8, 11, 13, 16; 5, 9, 11, 15; 7, 3; 10, 2, 13- 15, 23, 30, 31, 40), так и по археологическим (см. рис. 11,5, 10-12, 14-16) данным. Только в одном случае с достаточной долей уверенности можно предположить чешуйчатое покрытие назатыльника (см. рис. 10, 8).

Основную массу монгольских бармиц можно подразделить на открытые, защищавшие затылок и лицо с боков, обычно выкроенные в виде прямоугольника или трапеции, часто с закругленными углами (см. рис. 4, 2-5,7-10, 14; 5, 1, 2, 5, 12-14, 16; 6, 1; 7, 1, 2, 4; 8, 7-5, 5-7; 10, 1, 3-5, 10-12, 17, 24, 25, 27-29, 32, 33, 35-38, 42, 43); полузакрытые, прикрывающие еще и горло (см. рис. 5, 3, 9, 15; 6, 3, 7-13; 10, 2, 6, 7, 31, 40, 41); закрытые, защищающие также и лицо до глаз или чуть ниже (см. рис. 4, 15; 5, 7; 7, 3; 10, 13-15, 21-23, 30; 11, 10-12, 14). Именно закрытые бармицы обычно сочетались с наносниками и забралами, и они же были самыми надежными - всегда из железа или твердой многослойнойкожи, кольчужные, ламеллярные, ламинарные.

Иногда бармица представляла собой систему из наушей и назатыльника (см. рис. 10, 9), но чаще она была обособлена от наушей или назатыльника (см. рис. 4, 9, 12; 7, 3; 10, 8).

Открытые и полузакрытые бармицы были общеевразийским явлением, закрытые известны в Средней и Центральной Азии в VII - IX вв., Иране в VII-XIII вв., Скандинавии в VI-X вв., Испании в XII -XIII вв., в Венгрии и в Византии в X в., на Руси в конце XII-XIII в. 134 Закрытые бармицы с ровным верхним краем появляются только в монгольскую эпоху.

Защитные детали

наверх

К ним относятся самостоятельные части доспеха, защищающие участки тела, не закрытые панцирем, ожерелья, зерцала, наручи, поножи.

Ожерелья

Защитные ожерелья, судя по изображениям (в натуральном виде они, к сожалению, до нас не дошли), были чрезвычайно популярной частью монгольского доспеха в рассматриваемый период. В подавляющем большинстве случаев на иранской миниатюре изображены ожерелья, сделанные из кожи, видимо весьма толстой, обычно расписной, реже - одноцветной, с металлическими бляшками (см. рис. 4, 2, 3; 5, 1-6, 10, 14; 8, 1-3, 5-8; 9, 2; 10, 1, 11), нередки кольчужные ожерелья (см. рис. 4, 7, 10-12; 5, 9; 10, 2), единичны - ламеллярные (см. рис. 10, 24). На мосульских инкрустациях и японских изображениях ожерелья, видимо, кожаные(см. рис. 6, 7; 7, 1, 2).

Защитные ожерелья из толстой кожи и ламеллярные были хорошо известны в Синьцзяне и Дуньхуане в VIII-X вв., Северном и Южном Китае в XII в.- начале XIII в. 138 , кожаные и кольчужные ожерелья носили воины Ирана и Ирака в X-XIII вв.137 В I тыс. н. э. ожерелья в Средней, Центральной и Восточной Азии не только защищали плечи, верх груди и спины, но и служили для крепления оплечий-нарукавий 138 . Такое ожерелье один раз изображено на багдадской (?) миниатюре 1330 г. (см. рис. 9, 2).

Зерцала

Они, как уже отмечалось, обычно прикреплялись к монгольскому панцирю, но в одном случае можно предположить, что зерцало (впервые в средневековье имеющее прямоугольную форму) является самостоятельным доспехом и надето (или нашито) поверх мягкого панциря (см. рис. 9, 1). Это - самое раннее в эпоху средневековья изображение зерцального доспеха, который будет столь популярен в XV-XVII вв. на Ближнем и Среднем Востоке и в России. О том, что его распространение на западе Евразии связано именно с монголами, говорит факт появления зерцал (вместе с чисто монгольскими колчанами) на иконах, выполненных в государствах крестоносцев на Ближнем Востоке в середине XIII в. 139 , русской миниатюре 20-х гг. XIV в. 140 , балканской стенной живописи XIV в. 141 Нам не известно монгольское название зерцала, но, вероятнее всего, это был термин, обозначающий понятие «зеркало», как в русском и персидском языках. У монголов, как и у других народов Центральной и Восточной Азии, зеркало издревле выполняло, кроме бытовой, магическую функцию - враждебные духи, смотрясь в него, пугались собственного ужасающего вида и не трогали носителя зерг кала. Эти представления переносились и на зерцало 142 .

Наручи

О применении монголами наручей-налокотников, двустворчатых, на шарнирах, известных под персидским названием «базубанд» в рассматриваемое время свидетельствуют лишь редкие археологические находки. Так, недавно на Херсонщине в монгольском погребении, датируемом второй четвертью XIV в., была найдена пара хорошо сохранившихся базубандов*.

К несколько более раннему периоду следует отнести наручи из Сахновки 143 . Их восточное происхождение доказывается тем, что в русской паноплии наручи во всех источниках фиксируются лишь с XVI в., тогда как варианты «базубанда» известны в Средней и Центральной Азии VII-VIII вв. 144

Поножи

Поножи-наголенники в виде изогнутых металлических или из твердой кожи пластин есть на японских изображениях монгольских воинов (см. рис. 6, 11, 12). Там же мы видим и прикрытие стопы в виде листовидной лопасти, сплошной, из кожи или металла, и наборной - из набегающих узких горизонтальных пластинок. Такое прикрытие ноги хорошо известно в Центральной и Восточной Азии со второй половины I тыс. 145

Щиты

наверх

Плано Карпини так описывает монгольский щит: «Щит у них сделан из ивовых или других прутьев...» 146 Рашид ад-Дин в начале XIV в. пишет сыну в Шираз, чтобы он отправил в Большую Орду в числе прочего оружия «щиты бамбуковые, затканные сверху разноцветным шелком, 1000 штук; из обыкновенного дерева, затканные разноцветной пряжей,- 2000 штук» 147 . В обоих случаях (во втором - несомненно) описаны щиты, очень хорошо известные по поздним - XVI-XVII вв.- персидским и турецким музейным образцам 148 . Они круглые, выпуклые, сделаны из концентрически сплетенных гибких и прочных прутьев, соединенных сплошной обвязкой из разноцветных нитей (до сих пор так в Казахстане и Киргизии делают циновки «чий»), которые образуют узор. В центре помещался металлический умбон. Диаметр щита 50-70 см. Именно такого типа щиты мы видим на иранских миниатюрах первой половины XIV в. (рис. 12, 1, 4). В домонгольское время они пока нигде (за исключением Малой Азии ахеменидского времени, т. е. VI-IV вв. до н. э. 149) не зафиксированы. Зато с XV-XVI вв. они распространяются от Центральной Европы до Восточной Азии. Так что щит типа «чий» можно считать чисто монгольским. Кстати, монгольский термин для щита (любого) - «халха» - возводится к монгольскому глаголу «халхасун» - сплетать (из прутьев) 150 . Неудивительно широкое распространение этих щитов - они высоко ценились везде за исключительную упругость при ударе саблей или булавой, удар же копьем, топором, чеканом принимался на стальной умбон. Легкость и нарядность также должны были привлекать к ним внимание.

Из дерева, обтянутого кожей, или многослойной твердой кожи делались щиты примерно того же диаметра и формы, что и предыдущего типа (см. рис. 4, 2; 8, 3; 12, 12, 13). Они имели металлические умбон розетковидной формы и оковку по краю. Поверхность расписывалась любимыми монголами орнаментами - гирляндой с роговидными трилистными отростками и роговидно-крестообразным узором. Последний часто помещался и на изнанке щита. Щиты подобного типа имели широчайшее распространение в Евразии в домонгольское время и, по всем данным, связаны с паноплией тюркских племен. Напротив, маленькие, диаметром до 40 см, круглые щиты, делавшиеся, вероятнее всего, из твердой многослойной кожи, а иногда, может быть, и из стали, гладкие или украшенные крупным геральдическим узором в виде цветка лотоса, заимствованным монголами в Китае и принесенным ими на Запад (см. рис. 4, 6; 12, 13), скорее всего, были усвоены монголами на Среднем и Ближнем Востоке 151 . На мусульманском же Востоке монголы заимствовали и ставшие у них популярными крупные, свыше 70 см в диаметре, железные щиты, склепанные из нескольких секторов, закрепленных фестончатой оковкой по краю, с розеткообразным умбоном в центре 152 (см. рис. 5,1; 12, 5, 6,15), а также щиты меньшего диаметра розетко-образной формы с розеткообразным умбоном в центре, скорее всего, из твердой кожи на металлическом каркасе 153 (см. рис. 12, 14). Чисто монгольским приемом было усиление расписного деревянно-кожаного, а также, не исключено, и «чийного» щита четырьмя крестообразно расположенными железными секторами (см. рис. 5, 1; 12, 9).

Кроме ручных, монголы использовали при осаде и в бою, для создания полевых укреплений, станковые щиты, известные по письменным источникам под названием «чапар» 164 . Их мы видим в руках спешенных монгольских воинов на японской картине XIII в. (см. рис. 12, 10). Это большие, от земли до верха груди, прямоугольники, представляющие собой деревянную раму, заполненную прутяной плетенкой. Предмонгольские аналоги им пока не известны.

Относительно характера и широты применения щитов монголами Плано Карпини сообщает, что «мы не думаем, чтобы они носили его (щит.- М. Г.) иначе, как в лагере и для охраны императора и князей, да и то только ночью» 155 . Однако на миниатюрах щиты изображены, хотя и далеко не всегда, но достаточно часто и именно в сценах конного боя, а также осады. О широком применении щитов в монгольском войске говорит и приведенное выше письмо Рашид ад-Дина. Вместе с тем монгольские всадники на японской картине все без щитов, хотя это можно объяснить тем, что в средневековой Японии не было ручных щитов, только станковые, и эта традиция отразилась в картине. Текст же Карпини наводит на мысль, что он имел в виду «чапар».

Конский доспех

наверх

Монгольский конский доспех сразу бросился в глаза европейцам, как некая диковина. О кожаных, крепких как железо, конских панцирях монголов пишут многие авторы XIII в.- западно-европейские хронисты, киликийский царевич Гетум (Гай-тон) 156 . В Ипатьевской летописи при описании татарского защитного вооружения дружинников Даниила Галицкого отмечены и конские доспехи - личины и «кояры» 157 . Последнее слово должно обозначать панцирь. Если панцири людей в том же тексте обозначены общетюркским термином «ярык» 158 , то в той же языковой среде логично искать и «кояр». Однако этого слова в тюркской лексике нет (как и в монгольской). Нам представляется, что здесь мы имеем русскую передачу тюркских слов «еййар», «айар», «егар» 159 (в последнем случае могла иметь место метатеза «е» и «г», что характерно, как разъяснил нам Д. Д. Васильев, при заимствовании в славянском из тюркского) - «седло» (видимо, в более общем смысле - покрытие для коня). Ламинарные из твердой многослойной кожи и ламеллярные железные конские панцири монголов описывает Плано Карпини: «Прикрытие лошади они делят на пять частей: с одной стороны (т. е. с одного бока.- М. Г.) одну, а с другой стороны другую, которые простираются от хвоста до головы и связываются у седла, а сзади седла на спине и также на шее; также на крестец (круп.- М. Г.) они кладут другую сторону, там, где соединяются связи двух (первых.- М. Г.) сторон; в этом куске они делают отверстие, через которое выставляют хвост, и на грудь также кладут одну сторону. Все части простираются до колен или до связей голеней; и пред лбом они кладут железную полосу (пластину.- М. Г.), которая с обеих сторон шеи связывается с вышеназванными сторонами» 160 (рис. 13, 1). Тебризские, ширазские и багдадские миниатюры первой половины XIV в. дают изображения монгольского доспеха, близкое описанному Плано Карпини: два ламеллярных доспеха точно соответствуют описанию (рис. 13, 2, 5), кожаный ламинарный и металлический (бронзовый или золоченого железа) ламеллярный доспехи не имеют выделенного нагрудника (рис. 13, 3, 4); видимо, линия, отделяющая нагрудник от боковин, не показана, хотя это мог быть и доспех киданьского типа, где нагрудная и боковые стороны составляли единое полотнище. Есть и изображение кольчатого или даже пластинчато-кольчатого конского панциря, по покрою аналогичного двум вышеописанным (рис. 13, 8).

Кроме доспехов из твердых материалов были и мягкие - из многослойных тканей, мягкой кожи, войлока. На одном рисунке изображена цельная попона в крупных цветах (рис. 13, 6), на другом - двухчастный панцирь (рис. 13, 7), состоящий из прикрытия шеи и груди, стеганного, с фигурной, «чешуями», прострочкой, и прикрытия боков и крупа; круги на последнем могут быть орнаментом, но возможно, это бронирование металлическими дисками. Почти все конские панцири имеют внизу тканевый подзор или бахрому.

Необходимой принадлежностью конского доспеха монголов являлось наголовье - железное либо из твердой многослойной кожи. Судя по миниатюрам, оно формовалось из одного куска, но Карпини говорит о налобной пластине, к которой должны были на шарнирах или при помощи колец крепиться сегментовидные нащечники, как у киданьских, китайских и всех позднейших, дошедших до нас оголовий.

Монгольские конские доспехи XIII - первой половины XIV в. из твердых материалов восходят к киданьскому и тому типу сунского доспеха, который представлен на страницах энциклопедии «У-бэй-ши» 1621 г. 161 Мягкие конские доспехи были заимствованы монголами на Ближнем и Среднем Востоке, где они становятся популярны в конце XII - первой половине XIII в. 162 , но покрой их у монголов подвергся изменениям. Применялся конский доспех реже других видов защитного комплекса монголов, видимо, только знатными всадниками и отборными ударными отрядами, но они были достаточно многочисленны.

Как видим, защитное вооружение монголов уже с IX в., а особенно в XIII - первой половине XIV в. было и разнообразным, и весьма совершенным. Монгольский доспех является продолжением богатейшей центрально- и восточно-азиатской традиции, причем вполне самобытным и связанным прежде всего с землями к северу от Китайской равнины. Думается, не прав А. Н. Кирпичников, утверждающий, что монголы «не совершили переворота в военном деле и не были изобретателями новых боевых средств... (специально монгольское оружие неизвестно)» 163 . Как мы убедились на примере самого, казалось бы, «не кочевнического» вида вооружения - доспеха, это утверждение отнюдь не отражает положения дел даже в восточной части Монгольской империи, что же касается Запада, то подобное мнение неверно вовсе. Так, Плано Карпини, рекомендуя для борьбы с монголами применять оружие монгольского образца, упоминает «двойные латы... оружие для защиты... коня» 164 , которых не было у европейцев. Рашид ад-Дин сообщает, что в казенных мастерских - карханэ - наряду с местными оружейниками работали и монгольские мастера (видимо, наставники в изготовлении оружия монгольского образца); объясняя ликвидацию карханэ, он пишет: «Прежде не было ремесленников, которые умели бы изготавливать оружие по монгольскому обычаю (речь, видимо, идет о мастерах на базаре, работавших вне карханэ.- М. Г.), а теперь (к началу XIV в.- М. Г.) большинство ремесленников на базаре научилось» 165 . Отсюда следует, что в огромных карханэ для арсеналов производилось оружие именно «по монгольскому обычаю». Галицко-волынский летописец под 1252 г. описывает дружину Даниила Галицкого: «Немцы же дивились вооружению татарскому: были кони в личинах и в коярах, также и кожаных, и люди в ярыках, была полков его светлость велика, от вооружения блистающего» 166 . Следовательно, на конях были железные маски, железные лэмеллярные и кожаные ламинарные и ламеллярные панцири, на воинах - железные ламеллярные доспехи. Если учесть, что ламеллярный доспех был известен в Европе до монголов, то сходство описываемых доспехов с монголо-татарскими состояло в покрое. Как видим, современники, в отличие от поздних исследователей, нисколько не сомневались в самобытности монгольского доспеха.

Заимствовав у покоренных и непокоренных противников и соседей некоторые элементы и детали доспеха, монголы оказали значительное влияние на развитие последнего в Евразии. После монгольского нашествия в Западной Европе начинается резкое утяжеление доспеха за счет усиливающих деталей из железных пластин, тогда как до того там практически полностью господствовала кольчуга 167 (вспомним, как Карпини рекомендовал европейцам «двойные латы»). Сначала был заимствован доспех типа «усиленного хатангу де"ель». От него - русский куяк, европейские бригандины. Доспех этого типа в позднейшем Китае называли «татарским» 168 . В Восточной Европе, Передней и Восточной Азии восприняли монгольское зерцало. При монголах окончательно сформировался пластинчато-кольчатый доспех. В шлемы монголами были привнесены науши, козырьки, длинные шпили, на которые позднее стали крепить флажки. На этой базе появился тип шлема, господствовавший в XV-XVII вв. на Ближнем и Среднем Востоке и чуть позднее - в Восточной Европе. То же можно сказать о наручах и прутяных щитах с оплеткой нитями. В Европе до появления там монголов не употреблялся конский доспех, только иногда тканая попона. (Существование на Руси конского доспеха в предмонгольское время, постулированное А. Н. Кирпичниковым на основании единственного факта - находки конской железной личины в Поросье, некорректно проанализированной им 169 , является плодом, по меньшей мере, недоразумения, так как это наголовье было сделано в XV в. мамлюкскими мастерами 170 .) Только столкнувшись с монголами, западные рыцари, наряду с утяжелением собственного доспеха, ввели и стали развивать конский. Если на защитное вооружение Западной и Восточной Европы влияние монгольского доспеха было, хотя и сильным (в Восточной Европе, разумеется, более ощутимым), но относительно косвенным, то развитие доспеха на Ближнем и особенно Среднем Востоке можно рассматривать как местный вариант эволюции монгольского доспеха 171 . То же можно сказать о Восточной и, как ни удивительно, частично Южной-Азии, но это требует специального исследования.

наверх

Горелик М. В. Ранний монгольский доспех (IX - первая половина XIV в.) // Археология, этнография и антропология Монголии. Новосибирск: Наука, 1987.